Многие блогеры с тех пор насчитали примерное количество самоубийств, происходивших из-за терапии ЛВД: от двадцати до тридцати случаев, хотя подобные цифры невозможно точно определить.
Противоречия здесь не кончались. Согласно интервью «Daily Beast»[2] с Петерсоном Тоскано, бывшим пациентом Смида, который посещал собрания ЛВД в конце девяностых, у ЛВД на совести была постановка пародийных похорон «будущего изменника», молодого человека лет девятнадцати-двадцати, который склонялся к тому, чтобы предпочесть образ жизни открытого гея за стенами учреждения. Члены ЛВД стояли перед лежащим телом парня и говорили о том, «как ужасно, что он не остался с Богом, а теперь смотрите, что с ним случилось, он мертв, потому что ушел». Они читали вымышленные некрологи, которые описывали быстрое падение этого парня — ВИЧ, потом СПИД, — и плакали над ним. Это продолжалось, пока парня полностью не убедили, что его греховное поведение приведет его к смерти без надежды на возрождение. Хотя этот парень все-таки в итоге сбежал из ЛВД, это произошло лишь годы спустя и, как потом рассказал мне Тоскано, это были годы психологического ущерба.
Именно страх перед позором, за которым следовал страх перед адом, в действительности не давал нам совершить самоубийство.
* * *
Смид закончил свою речь и молча ждал, когда на наших лицах отразится вся значимость Первой ступени. Спустя несколько долгих секунд он отпустил нас на перемену, сложив ладони для единственного хлопка. Звук резанул уши. Я встал и потянулся, потом прошел сквозь стеклянные раздвижные двери и пошел через террасу, чувствуя, что могу так идти часами, днями, неделями. Другие последовали за мной, их обувь шуршала по бетону.
Я хотел еще поговорить с Дж., который казался довольно милым, из тех, кто не провел здесь достаточно времени, чтобы забыть, каким был первый день. Но Дж. остался сидеть внутри, и в итоге я стоял на дальнем краю террасы в одиночестве. Я видел С., которая стояла с той стороны стекла, оправляла юбку и нацеливала уголок застенчивой улыбки в моем направлении. Т. все еще сидел на краю нашего полукруга, его взгляд был прикован к участку бетона у меня под ногами, где несколько коричневых птичек клевали крошки, оставленные кем-то из группы. Он сложил руки перед собой, будто они были наполнены кормом для птиц, будто он мог разбросать его дорожкой от двери до своего стула.
* * *
— Теперь, — сказал Смид, подходя к доске для рисования маркерами у противоположной стены, — может ли кто-нибудь сказать мне, что такое генограмма? — Он сложил ладони. — Кто-нибудь?
