— Пожалуйста, выньте все содержимое из бумажника и разложите на столе.
Кровь бросилась мне в лицо. Я вынул все карточки. Вынул небольшую пачку двадцаток, за ними — рваный клочок линованной бумаги с номером приемной комиссии колледжа, который я записал, когда беспокоился по поводу своих шансов на поступление.
— Что это за номер? — спросил парень.
— Приемная комиссия, — сказал я.
— Если я позвоню по этому номеру, я смогу убедиться, что вы говорите правду?
— Да.
— При вас нигде нет телефонных номеров или фотографий бывших бойфрендов?
Мне не нравилось, как открыто он говорил о бывших «бойфрендах», слово, которого я так старательно избегал, чувствуя, что, если я его выговорю, это может открыть мое постыдное желание иметь хотя бы одного.
— Нет, у меня нет никакого неподобающего материала.
Я досчитал до десяти, дыша через нос, и снова взглянул на парня. В мои намерения не входило позволять всему этому добраться до меня так рано, в первый же день.
— У вас есть что-нибудь еще в карманах?
Его вопросы вселяли в меня паранойю. Что, если я, сам того не зная, принес какой-нибудь неподобающий предмет? В эту минуту казалось, будто все связанное со мной является неподобающим, будто меня можно отвергнуть с ходу, просто потому, что я уже настолько грязен. Судя по его тону, предполагалось, что я отчаянно пытаюсь скрыть обширное греховное прошлое, но на самом деле, хоть я и чувствовал тяжесть этого ожидаемого греха, у меня было очень мало его физических свидетельств, а физического опыта — и того меньше.
— Вы уверены, что у вас нет ничего еще?
У меня действительно было кое-что еще, хотя я надеялся, что отдавать это не придется: мой блокнот «Moleskine», в котором я записывал все свои рассказы. Я знал, что это дилетантство, всего лишь заигрывание с возможностью писать всерьез, но только и ждал возможности вернуться к нему, когда занятия окончатся. Я подозревал, что длинные описания природы, казавшиеся безобидными, пока я их писал, могли быть признаны слишком цветистыми, слишком женоподобными, еще одним признаком моей моральной слабости. Один из последних рассказов даже был написан от лица молодой девушки: мне было понятно, что этот выбор вряд ли служил утверждением моей гендерной идентичности.
— Вот, — сказал я, протягивая перед собой блокнот, не желая выкладывать его на стол вместе с другим моим имуществом. — Это всего лишь блокнот.
— Вести дневник не разрешается, — сказал администратор, цитируя рабочую тетрадь. — Все остальное только отвлекает.
