Китченер надеялся на большее, чем локальное восстание — а Хуссейн не мог предпринять ничего, не скомпрометировав себя полностью. 16 октября генерал Максвелл, главнокомандующий в Египте, друг Китченера, написал ему, как он надеется достучаться до арабов; в то же время Сторрс представил ему ответ, подписанный Абдуллой. 31 числа Китченер сообщил Абдулле о вступлении в войну Турции и гарантировал его отцу, если бы он вступил в войну на стороне союзников, его титул, права, привилегии и помощь Англии арабам в их борьбе за свою свободу. Это сообщение достигло Хуссейна к середине ноября. Его арабский текст в первый раз говорил об «арабской нации», и он был подписан английским именем, самым знаменитым на Востоке. Тогда Абдулла ответил Сторрсу, что принципиальное соглашение достигнуто — как уточнил Хуссейн, он больше не беспокоился[96].
На призыв турок поддержать их объявление священной войны великий шериф ответил, что английский флот уже блокировал и обстреливал его порты; что снабжение святых городов зависело только от моря, и первым последствием заявления, которое от него просили, был бы голод в подвластных ему городах. Это было неоспоримо. Но если не было доказательства его соглашения с Англией, уже появилось яркое доказательство его личной политики: Хуссейн уже разговаривал не как турецкий чиновник, а как крупный феодал. Какая нам важность, что население Мекки будет голодать, думали турки (тем более немцы), если священная война будет объявлена! Хуссейн был вызван Джемаль-пашой, который командовал в Дамаске армией Сирии, и опасался туда отправиться: он получил шестьдесят тысяч турецких фунтов, послал туда знамя Пророка и пятьдесят всадников.
При этом не было уверенности ни в его верности Каиру, ни в его верности Константинополю. Переписка — это еще не соглашение. Великий шериф хотел субсидий, оружия и боеприпасов. Когда, где, сколько? Ничего еще не было уточнено. Разве Хуссейн не вел в то же время переговоров с турками? Если назавтра он объединился бы с Константинополем, от соглашения не было бы никакой пользы, кроме защиты его берегов от английской интервенции. Сэр Генри Мак-Магон недавно был назначен верховным комиссаром Египта[97]. Объявление священной войны было в его глазах одной из самых опасных угроз, с которыми он столкнулся: оно, несомненно, поднимало против него одновременно сенусситов[98] ливийской пустыни и суданские племена Дарфура[99]; и он не забывал о Махди. Пришлось бы поддерживать войну на западе против турок, на востоке против сенусситов, на юге против суданцев, с шестью тысячами англичан и тринадцатью тысячами египтян, которых священная война не заставляла сражаться против англичан, но явно мешала сражаться на их стороне. Губернатор Судана, сэр Реджинальд Уингейт, не менее обеспокоенный, наводил справки о шерифе среди крупных сановников. Штаб-квартира арабского общества «Децентрализация» еще была в Каире, и там нашлись несколько высокопоставленных арабских изгнанников, Азиз Али, основатель «Кахтания», в особенности. (Как и турки, англичане не знали, что Азиз был главой «Ахад»). «Незваные» прибыли в Египет, и им пришлось составлять лучшую карту для тайных служб, вместе с несколькими офицерами, которые видели в арабском восстании маленький и
