Проводив любезную подругу до крыльца, она пошла к себе в спальню — не парадную, а другую, в которой все было устроено и красиво, и разумно, а главное — имелась потайная витая лесенка, очень полезная для некоторых дел. Там Ирина Петровна уже приготовила все необходимое — поднос с заедками, вино и бокалы на прикроватном столике, мужской шлафрок.
Сердечный друг, с которым сегодня обменялись тайным знаком, сидел в кресле, читал книжку — Вольтерова «Кандида» в русском перекладе; читал и посмеивался. На то книга и была куплена, чтобы вволю повеселиться, — княгиня не верила, что русские борзописцы сумеют перевести французский роман складно и без глупостей. Сама она знала французский отменно, сердечный друг — не хуже, и амурные их свидания были совершенно парижские — русская речь звучала редко и более для смеха.
Он повернулся, увидел любовницу и встал.
Княгиня улыбалась — он нравился ей безумно. Десять лет разницы в возрасте ее не смущали — ей сорок два, и где сказано, что непременно нужно сходиться с ровесником? Ровесники, поди, уже маются подагрой и еле таскают толстое брюхо — как покойный супруг. А она стройна, легка, и грудь у нее совершенно девичья, хотя родила троих.
— Дени, друг мой, — сказала она. — Прости, никак не могла отвязаться от госпожи Егуновой. Чем ближе час встречи с дочкой — тем она сумасброднее.
— Лизетта, друг мой, — отвечал он, — ты платишь за свое доброе сердце. Ведь лишь с тобой она советуется об этом странном деле.
— О да, другим она не доверяет. Когда живешь уединенно, поневоле становишься боязливой и недоверчивой…
Больше княгиня не произнесла ни слова.
Он совершенно не был похож на преображенца Громова — он вызывал совсем иные чувства, этот Дени (звать его по-русски Денисом она не желала). Он был воплощенным желанием тела — а Громов, высокий и статный, тела словно бы не имел вовсе, по крайней мере, для княгини. Если бы выбор сделала ее душа — то, несомненно, в пользу преображенца. Но выбор был доверен телу…
Глава 3
Путешествие обезьянки (часть первая)
Эрика удобно устроилась в дормезе — Михаэль-Мишка, поместившись туда с ней, сразу же достал теплое меховое одеяло и по-немецки упросил ее лечь. Она, помня, чью роль играет, сперва не понимала, и лишь когда он догадался, уже в полном отчаянии, запеть по-русски «баю-баюшки-баю» и изобразить спящее дитя с ладошками под щекой, соблаговолила послушаться.
Каждый удар конских копыт о сухую дорогу означал — ненавистный барон фон Опперман дальше еще на два шага… на четыре… на шесть…
