— Потерпи, — сказал он Сорейль, молчаливо бредущей рядом, — еще немного…
— Да, сударь, — тихо ответила она.
«Молчаливая, — подумал он. — Ни разу не пожаловалась, идет, опустив глаза, точно скользит, — даже по этакой грязище. А ведь сколько мытарств ей пришлось вынести…»
Дождь лупил по поверхности воды, из зеленой мутной глубины поднимались на поверхность и лопались огромные пузыри, кругом стоял неумолчный, монотонный шум, и лишь человеческое жилье возвышалось перед ними, молчаливое, точно надгробие на кладбище.
«Неужто тут тоже… — мелькнуло в голове у Леона. — Если и тут трупы…»
Айльф уже взбежал на крыльцо по скользким ступенькам, но Леон остановил его.
— Погоди, — сказал он. — Я сам.
Отстранив юношу, он осторожно подобрался к двери и прислушался. Тихо. Какое-то время он так и стоял, пытаясь уловить хоть какой-то звук и ощущая себя нe просто безоружным — голым. Потом, подобравшись, резко толкнул дверь — она была не заперта, но отворилась неохотно: дерево разбухло от сырости.
— Вроде никого, — проговорил у него из-за спины Айльф.
Набухшие половицы даже не скрипнули, когда они проследовали через сени в горницу. Леон огляделся — похоже, если дом и был пуст, опустошение произвели сами хозяева, собираясь покинуть жилище и собрав все, что можно унести, все, что представляет такую ценность для простого люда, — орудия, сделанные из железа, оловянные столовые приборы, все, что сработано из шерсти, льна или кожи… осталась лишь грубая массивная мебель, которую нельзя унести, и глиняная утварь, которая все равно побилась бы в дороге.
Айльф, присев на корточки, тщетно пытался разжечь очаг. Пропитанное водой дерево и отсыревшая солома не загорались, искра, попадая на трут, шипела и гасла. Чтоб ему покоя на том свете не было, этому сукиному сыну, — Леон вспомнил о бандите, прибравшем его зажигалку.
Наконец Айльф оставил бесполезное занятие, потянул носом и начал шарить по полкам.
— Ты что? — устало спросил Леон.
— Сейчас, сударь… Неужто у них не было немного, на растопку… Ага!
Он с довольным видом приподнял массивную плошку — не будь она почти пустой, вряд ли ему бы это удалось — и выплеснул остатки содержимого на поленья. Леон почувствовал острый знакомый запах, искра, попав на поленья, превратилась в язычок пламени, и через минуту бледное голубоватое одеяние уже трепетало вокруг потрескивающего дерева.
— Что это? — спросил Леон.
— Черная вода… Ну, знаете, сударь, она зреет в глубине земли… знающие люди говорят, что это вроде как ее кровь, земли. Горючая — ее для растопки используют.
