— Там, на озере, ты не пускался в психологические изыскания — просто поверил ей.
— Это-то меня и настораживает.
— Ты просто стараешься избавиться от чувства вины, — твердо сказал Берг. — Ты не смог ей помочь, затащил ее черт знает куда — не знаю, что случилось там, в горе, что привело ее в такое состояние… А что, кстати, там случилось?
— Формально — ничего, — медленно проговорил Леон.
— Что значит «формально»?
— Ну, с горой этой действительно связаны какие-то легенды. Возможно… я не уверен, но возможно, там действует какой-то фактор, вызывающий галлюцинации.
— Газ?
— Может быть… В принципе, это почти все объясняет. Скажем, рудокопы, зарываясь вглубь, открыли ныход в какие-то подземные каверны, в полости, из которых начал сочиться галлюциногенный газ… потому и рудник спешно бросили. Этим, кстати, может объясняться и свечение горы.
— Ага… — Берг задумчиво кивнул головой.
— А уж они видят там то, что подсказывают их суеверия… сам знаешь, как это бывает.
— Да уж, — согласился Берг. — Кстати, учитывая ситуацию, как думаешь, не подготовить ли нам путь к отступлению, а?
— Перебежать к Орсону? Почему бы и нет? Мы клятвы вассальной верности не давали. Но пока еше не понятна расстановка сил — как бы нам ее не нарушить, если мы будем метаться, точно курица без головы…
— Великолепные у тебя метафоры…
— Стараюсь.
— Но Эрмольда все-таки нужно придержать про запас… — меланхолично заметил Берг. — Ладно, чего там… Утро вечера мудренее.
* * *
Записано со слов Айльфа, бродячего менестреля, этнографом Л. Калгановым
Один достойный юноша, приятной наружности и хорошего рода, влюбился как-то в прекрасную девицу — богатую и своевольную, поскольку она была единственной наследницей родительского состояния. Захоти она избрать его в супруги, он стал бы для нее достойной парой — ведь род его был ничем не хуже ее собственного. Беда в том, что она того не хотела. По странной прихоти сердца она, подобно многим представительницам ее пола, отвергала то, что само плывет в руки, и вздыхала о несбыточном; ходили слухи, что она влюблена была в своего сводного брата, человека вздорного и пустого, изгнанного из отчего дома. Может, этой непозволительной страсти она и не испытывала, но что было, то было: девица отвергала несчастного влюбленного, когда бы он ни пришел, да еще и насмехалась над ним, выставляя его в дурном свете перед своими дамами и домочадцами. Отчаявшийся юноша засыпал ее подарками и растратил бы от горя все отцовское достояние, не вмешайся его старая кормилица. Видя, как он чахнет так, что белый свет ему не мил, она подозвала его к себе и спросила, согласен ли он использовать последнее средство. Юноша дошел до того, что согласен был пожертвовать всем своим состоянием, да и жизнью тоже, лишь бы хоть на краткий миг соединиться с возлюбленной, о чем он и сказал старухе не таясь, прямо и искренне. «Хорошо, — сказала она, — тогда ступай за мной».
