— Если про одного — я сразу отказываюсь, — негромко сказал Викинг.
— Я отказываюсь, — всхлипнул Ди.
— Я отказываюсь, — отрезала Зеё.
— Я отказываюсь, — повторил я.
— Я отказываюсь, — один за другим сказали малолетки.
И даже Эйт отрицательно качнул головой.
Все отказались, словно поклялись. Но ни один не сказал: «Пусть это будет он или она». Никто не назвал имени, не смог сделать выбора. Значит — жребий.
* * *
Шёпот Зеё, все ещё взволнованный, наполненный отголосками нервной дрожи:
— Я его ударила… ударила… открытой ладонью, а он не умер! Это значит — можно не бояться? Это значит — я больше никого не убью? Случайно, как тогда — Тани? Ты помнишь Тани? Когда я хотела удержать, а получилось — убила? Можно не бояться? Можно?
— Можно.
Ее тонкие пальцы в моих ладонях. И этот её шёпот — куда-то мне в ключицу… приникла, прижалась.
— Я хочу поговорить с ним, с Создателем — пусть не пишет обо мне. Если ты хочешь — пусть о тебе, но не обо мне, не хочу уходить, хочу с тобой.
— Да.
— Ты обещаешь?
— Да.
И не дело тебе знать, что мой жребий я отдам тебе. Что ждёт тебя здесь? Что я могу дать, если ничего не могу дать? Нет, Зеё, я даже сомневаться не буду.
* * *
Трава над обрывом густая и мягкая; наверно, на краю всегда так, всего вдоволь — нежного запаха цветущих вьюнков, закатного солнечного тепла, стрёкота кузнечиков, бесшабашной силы ветра. Ладонью провести по острым кончикам травинок, ощутить, как покалывают кожу.
Неспешное безразличие облачной пелены успокаивало. По её границе тоже хотелось провести ладонью, как по взбитым сливкам. Или палец окунуть и облизнуть потом.
За моей спиной засыпал город, взбудораженный, но кажущийся сдержанным. Завтра мы будем тянуть жребий. Создатель сказал, что механизм уснул, и он его разбудит, когда мы решим. Если жребий выпадет мне, я отдам его Зеё.
И только голос всё не умолкал, звучал тихо и назойливо:
— Я всегда думал — увлечение. Хорошее, затягивает. Когда пишешь, чувствуешь власть. А потом — восторг, когда герои слушаться перестают. Так набросаешь что-то, один отрывок, второй, нравится, а времени до ума довести нет. Или тупик, когда не знаешь, что будет дальше, и надо бы сесть, подумать, решить… А потом что-то другое приснится или надумается, и хватаешься за то, что кажется интереснее. Я же не знал…
— Теперь знаешь, — сказал я траве, облакам и закату.
Не хотел разговаривать с Создателем.
— А еще усталость. Накапливается и потом держится долго и уходит лишь тогда, когда кто-то коснётся. Чувствуешь себя, словно в облаках плывёшь — не видишь, куда, зачем. Топчешься на месте, заботишься о насущном, а потом вдруг думаешь, что ты сам как недописанная книга. Только твой сюжет двинуть некому, — он помолчал. — Капитан… всё же — как твоё имя?
