— Эй, бачка, выходи, биться будем!
Отец, ухмыляясь в бороду, спустился с крыльца и сгрёб татарина в охапку:
— Карим, чёртушка старый, какими судьбами? — и обернулся к дому. — Мать, собирай на стол!
— Потом пировать будем, Демьян, — татарин с трудом освободился из объятий деревенского старосты. — Времени нет, я же в набеге.
— Успеешь ещё набегаться! Мы сколько с тобой не виделись, лет шесть или семь?
— Семь. С самой осады Гамбурга и не виделись.
— Вот видишь! И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил голодного и без разговоров? Не по-человечески это, Карим.
Минька оживился, и даже показалось, будто его уши зашевелились. Ну прямо как у Мурлыки, почуявшего скребущуюся мышку. Отец о своём участии в войне рассказывал мало и неохотно, и от большинства вопросов отмахивался, обещая надрать задницу крапивой за излишнее любопытство. А как хотелось бы послушать… Ведь не простым воем был, а целым десятником особливой сотни!
— Умеешь ты уговаривать, Демьян, — рассмеялся татарин. — Тогда я сейчас своим скажу, что задержимся на пару дней. Печать в набеговой подорожной поставишь?
— Да не вопрос, Карим. Только давай побыстрее, а то меды прокиснут.
— У нас не успеют прокиснуть.
А потом случилось чудо — татарин покопался в висевшей на боку кожаной суме, и достал два огромных петушка на палочке. Один ярко-красный, другой жёлтый. Протянул Миньке с Милкой и поощрительно улыбнулся.
— Карим… — охнул отец. — Это же…
— Отстал ты от жизни в своей глуши, Демьян. У нас в Касимове сахар уже дешевле железа стоит. А этот вообще с моего завода.
— Как это?
— А вот так! — самодовольно ухмыльнулся Карим. — В последний набег иду, а потом на этот… как его там… пен-ци-он! Почитай двадцать лет в седле. Подал прошение императору, и тот дал разрешение осесть на земле. Теперь всё, откочевал своё, пусть молодняк кочует.
— Стареешь?
— Мудрее становлюсь, — татарин вытащил из всё той же сумки какую-то бумагу. — Печать сразу поставь, а то не до неё нам будет.
— Угу, — кивнул отец и уткнулся в грамотку. — Ого, шестерых разбойников под Муромом взяли?
— Повезло, — пожал плечами Карим. — Иной раз за весь набег ни одного татя, а тут в самом начале прибыток.
— Почём их сейчас принимают?
— Никак подзаработать решил, десятник? А не получится.
— Вывели всех?
— Да нет, — опять ухмыльнулся татарин. — Кто же их у тебя без набеговой подорожной возьмёт? Вдруг ты объявишь татем соседа, что твою межу перепахал?
— А вы, стало быть, невинных не хватаете?
