— Тебе интересно только мое тело? — наконец спросила ведьма, когда пауза слишком затянулась.
— Нет, — так же твердо произнес джинн и отвернулся к окну, тревожно выглянув в глухую синеву позднего вечера. — Но чувств своих я не могу разобрать. На этот вопрос я уже давал ответ — и он не понравился твоей Оксане…
Вот он, ожидаемый укол совести. Шахрур перед ней раскрывал душу, находился в смятении, которое делало его беззащитным. А Верона упивалась только своей силой, своей хитростью, словно самый злой на свете человек, способный отнять конфету у младенца.
— Прости меня, — выдохнула ведьма. Она соскольнула с табурета и уселась на аккуратно скрытый под столом ковер. Верона протянула к Шахруру руки, приглашая его сесть напротив. Ей хотелось, чтобы их взгляды наконец встретились. Несколько мгновений джинн смотрел на нее отстраненно и непонимающе, но не отказал, устроился в конце концов напротив, обнял ее ладони Вероны своими. Сильные плечи опустились под неведомым грузом, а тревожный холод с пальцев ведьмы согнал жар чужого тела. Верона поймала себя на низкой мысли, что именно этот жар окутал ее во сне.
— Твое заклинание пока действует. Я чувствую его в себе, — произнес Шах уже в открытую, вздыхая. — Хочешь — спроси меня еще о чем-то. Вдруг тебе поможет эта правда.
Ведьма смущенно потупила взгляд.
— Все-то ты знаешь… Когда ты освободишься, ты сбежишь от меня? Я не думала, что черные вообще могут любить…
— Если ты спрашиваешь о моем собственном желании — нет, бежать я не хочу. Больше нет… А любить, наверное, все могут, — усмехнулся Шахрур беззлобно и привычным жестом склонил голову на бок. — Но не все верят и не всем хватит на это глубины чувств. Всю свою жизнь я и любовь смертных подвергал большому сомнению. Приходилось, даже испытанию… От раза к разу она больше напоминает либо глупость и слабость, либо ложь. А теперь и мне быть глупцом.
— Все верно, — улыбнулась ведьма, выискивая пальцем дорожки вен на руках Шаха. То и дело она натыкалась на браслет общей клятвы — тонкий шрам. — Любовь — это обещание будущей смерти. Она обязательно убьет тебя, Шахрур. Смертные ее ищут и жаждут от того лишь, что подыхать приятнее в агонии оргазма, а не в пошлой, ущербной муке плоти, прощающейся с духом.
— Ты не оставляешь мне надежды, госпожа, — в голосе Шахрура просквозило смирение висельника, которому уже накинули на шею петлю — настолько сильное и внезапное согласное спокойствие пришло на смену метаниям и тоске. — Жестокие слова для белой ведьмы, и какие честные. Но умереть от оргазма я предпочел бы и без всякой любви, Верона. А вот жить… Кто бы объяснил мне, как с такой правдой жить?
