— Они меня убьют, — слабым голосом прошептала вдруг Машка и всхлипнула, перевалилась на бок ближе к Вероне. Беззаботный восторг слетел с лица бритоголового.
— Да что ты за скотина такая! Если б не мы — ты бы сама раньше окочурилась…
Верона выхватила из сумки мешочек, который тут же был раскрыт, а его содержимое осыпалось полукругом у ног. Ведьма зашептала витиеватый оговор, пальцами рисуя в воздухе символы древней веры. Только теперь она могла следить взглядом за черными, но не сбивалась с молитв ни на секунду.
— Ты глянь…
Тени, касаясь ведьминого оберега, выгорали и обрывались, словно чернила, на которые пролили отбеливатель, и отползали обратно к ногам своих хозяев. Заволновалась ночь — и заспешила в проклятый двор, мигом заглушив свет. Казалось, даже живой монотонный шум из окон и соседних подворотен пропал, уступив место давящему на виски немому, неземному гулу. Бритоголовый ощерился:
— Лучше бы ты ушла, гражданочка. Мы бы тебя не тронули. Машенька — она наша. Она сама выбрала. А ты… Ты теперь тоже — сама…
Амбал, замерший у левого плеча Вероны, наконец выудил из глубокого кармана то, чем гремел все это время — порванную мотоциклетную цепь. Свистнула в воздухе тяжелая сталь — и, перелетев почти на метр через невидимую преграду, обрушилась на ведьму. Верона зашипела: теперь молитвы сочились сквозь зубы, а проклятые путы болезненно обняли запястье. Но вопреки инстинкту, ведьма не сопротивлялась — взялась за цепь пальцами, крепче охватив ее, и как только почувствовала крепкое установление барьера, запела другую песню. Она освещала молитвами предмет, чувствуя, как оцепеневшая от ужаса Машка таращится в спину. А по стали к демону тонкой струйкой бежала святая ведьмина кровь.
— Осторожно! — шикнул бритоголовый, вцепившись одной рукой в висок и ухо. Его ноздри гуляли от ярости и боли, но отступать черти не намеревались. Тьма бурлила злее, стекалась вокруг защищенного уголка, до щиколоток обнимала ноги своих слуг. Амбал, покуда ведьмина кровь не коснулась его пальцев, резко рванул цепь на себя. Но выдернутая из защитного кокона Верона едва ли оказалась уязвимой. Она чувствовала жжение всех языческих писем на ее теле, когда сама она вжалась во врага. Но это было лучше, чем оказаться разорванной раззадоренными демонами.
— Наглые твари. Средь бела дня людей морите? — сплюнула ведьма, когда амбал, взревев дурным голосом, бросил ее на асфальт и отступил. На руках и лице черного дымились язвы, и его человечий облик вмиг показался дешевым хрупким гримом, налепленным поверх уродливого нутра. Позади, Верона слышала, дернулся и бритоголовый; что-то щелкнуло с его стороны — может, нож. Но черный запнулся, так и не добравшись до ведьмы. Стих и прикрывший лицо амбал. Лишь его тяжелое, хриплое дыхание, да надсадные всхлипы Машки слегка прикрывали повисшую над двором тишину, от которой закладывало уши. Полнокровная темнота, темнее любой ночи в трущобах, смеялась в ответ Вероне:
