— Браво!
— Ага. Вот и они потом сказали «браво». И еще много чего мне потом сказали! Потому что не мог же я на сцену выскочить как есть, в джинсах и рубашке… там хоть и полно народу, а все равно меня из зала было видно. Поэтому я там прямо за кулисами схватил какую-то тряпку, какая под руку подвернулась, и на себя набросил. И потом уже туда вышел и запел вместе со всеми. И я впопыхах не разобрал, что такое я на себя напялил. А потом оказалось, что это…
— Дай я угадаю! Платье Царицы ночи?
— Ну ты уж совсем! — Ваня неодобрительно покачал головой. — Как бы она его там, за кулисами, оставила? Голой ей, что ли, по театру разгуливать? У нас приличный был спектакль, детский почти. Не Великаша же ставил. Нет, это было не платье. Это был такой… пеньюар. Розовый. Кружевной. С оборочками. Он на Папагене был в предыдущей сцене, а потом она его как бы снимает…
— Стоп. Как это она его снимает, когда у вас детский спектакль, к которому Великашу на пушечный выстрел не подпускали?!
— Так там все прилично было. Под пеньюаром у нее красивая комбинашка, и она, значит, в ней поет дуэт с Папагено про семейные ценности, а потом они накрываются этим пеньюаром и убегают со сцены. И все млеют, умиляются и бешено аплодируют. А Папагена у нас была дама статная, так что пеньюар мне пришелся в самый раз, даже великоват чуток. В общем, пока я солнце на небо поднимал, мне вообще все равно было, что там на мне надето и что публика подумает. А вот пото-о-ом… Короче, я им наврал, будто бы я это на спор сделал.
— Великаша должен был плакать от счастья, — засмеялся Саша. — Он все-таки добился своего, заставил тебя спеть если не голым, то хотя бы в платье!
— Это да. Может, он вообще ради этого одного все и устроил, а?
Ваня налил себе чаю и с чувством выполненного долга захрустел печеньем.
— Погоди, ты не дорассказал. А что с солнцем-то было дальше? Оно не упало, когда ты перестал петь?
— Нет. Это уже Сёма постарался. Он ведь догадался, что что-то пошло не так. Когда увидел меня на сцене в розовом пеньюаре. Ну а дальше дело техники, он там все исправил, ему это раз плюнуть. И солнце осталось там, где ему положено быть.
Они, не сговариваясь, дружно оглянулись на окно. Алый зимний закат растекся над крышами домов, и пухлый снежный валик на карнизе отливал нежным румянцем.
— Но я все-таки не понял, — Саша снова обернулся к Ване. — При чем тут снежинки? И как Сёма научился их делать?
— Очень просто. Этот мальчик, которого потеряли и потом нашли… его потом стали спрашивать, что да как. И он рассказал, что пока сидел там, за декорациями, к нему туда пришел какой-то человек. Человек в черном пальто. И сказал, что бояться уже не надо, что все плохое позади. И еще подобрал обрывок бумаги, который там валялся, и сделал из него птичку. И прикрепил к ее хвосту перышко, и она полетела по воздуху как живая… А мальчик тогда сказал, что умеет делать из бумаги какие-то особенные снежинки. И показал ему, как их делать. И они еще немного поболтали, а потом вышли оттуда к остальным. И человек в черном пальто как-то незаметно исчез, и на память о нем осталось только вот это перышко.
