— Да вот понимаешь… мне из ложи виделось, будто бы все хорошо. Я поэтому и не встревожился сразу. Я же знаю: случись что, они первые заметят. Ну или если наш враг решит нам подлянку какую-то подстроить, то тоже ясно, что с них начнет. А раз они в порядке — значит, и вообще ничего такого страшного. Но я, пока к ним туда за кулисы добежал, пока расспрашивал, кто где… Ну, словом, ясно стало, что дело неладно. Там вообще полная неразбериха и переполох. Тенор наш, который Тамино пел, оказывается, пропал. Просто взял и исчез, бесследно. Потому и дублера пришлось на сцену срочно выталкивать.
— То есть как это исчез? Прямо на глазах у всех? — удивился Саша.
— Нет, не так эффектно. Просто прошел к себе в гримерку, и потом его больше никто не видел. Ему на сцену пора, помреж хватился — нету Тамино. Ищут, зовут — не отзывается. А гримерша, которая с ним работала, и говорит: а что вы хотите, у него нервный припадок был! Все в шоке: какой такой припадок? Да вот, говорит гримерша, что-то у него с головой приключилось, он змеи испугался до смерти, аж заикаться начал, бедный! Какой такой змеи? Ну вот той самой, которая там в самом начале, от которой Тамино убегает.
— Так она же… не настоящая!
— Ага. Вот и все говорят: она же не настоящая! Тряпочная змейка на каркасе, симпатяга такая, с рожками, в глазах фонарики, а внутри у нее — статисты, которые ее по сцене туда-сюда двигают. Но у него, видать, и правда в голове что-то помутилось. И ему пригрезилось, что змея настоящая, и рога настоящие, и в глазах, понимаешь, адское пламя. Он слова забыл, ноты забыл… кое-как дотянул до конца сцены, потом — бегом к себе в гримерку, а потом вот пропал.
— А Сёма? А Вера?
— Ага. Сёма и Вера. Вот тут-то я и понял, что началось что-то интересное, потому что… они тоже пропали. Не видать ни того, ни другого, и никто не знает, куда подевались, и на звонки не отвечают. Потом кто-то вспомнил, что Веру вроде видели, когда она в трюм спускалась. Зачем, спрашивается? Ей по роли ничего такого не полагается… Но я уже вникать не стал, просто побежал тоже в трюм. И, главное, там же обычно народ крутится, а тут — ни души, коридоры пустые. И я дверь на себя потянул, а за ней темнота… И я так, знаешь, попятился инстинктивно, но было уже поздно.
— То есть… в каком смысле поздно?
— В прямом. То, что там притаилось за дверью… оно меня уже в себя засосало, и я провалился. Только помню, что за дверную ручку взялся и дернул, и дальше — все, темнота.
