— Откуда мне знать? — Доминик мысленно отметил, что рассудил так же, как Эдгар, но почему-то не смог сказать это вслух. — Не желаю понимать его, — и в тот момент это была чистая правда.
Вдруг перед глазами само собой нарисовалось видение. Вместо Мадлен перед Домиником лежала Анхелика. Её сухопарое, постаревшее тело всё ещё хранило красоту, как то бывает у увядших роз. Да, вот такой, обнажённой, она была не пустынным кустарником, а розой, засушенной между страниц. И вот он заносит над нею скальпель…
Что именно он может даровать в подобный миг?
Тень догадки скользнула по грани сознания, но Рик вновь заговорил, и Доминик потерял мысль:
— Ты отметил композиционный принцип? Почти все федералы уверены теперь, что этот человек — художник или скульптор… Слышишь?
— Может быть, они просто нашли подходящую кандидатуру, чтобы назвать зверем, — вырвалось у Доминика.
Рик растерянно замолчал. Вэйл почти что видел, как его лицо меняется, хоть и не сказал бы, какие эмоции проносились одна за другой. Может, в этом причина того, что он не жаждет рисовать портреты, отдаваясь сюрреализму и абстракции, смешанным в дикой пропорции?..
— Ты так говоришь это… Постой. Саймон Рид… дал понять, что подозревает тебя? — Рик почти зашептал, но Доминику было совершенно ясно — предосторожность уже излишняя. И он ничего не ответил. Рик продолжил: — Даже и не знаю, вдруг ты ошибаешься?
— Посмотрим.
— Действительно… — растерянность. Да, Рик растерялся. — До встречи.
Доминик отложил телефон и вернулся к столику за чашкой чая. Нетронутый, тот уже остыл и не вызывал никакого желания пить, но Доминик всё-таки сделал глоток, только чтобы почувствовать во рту какой-то иной вкус кроме привкуса удушающей тошноты. Он хотел проглотить выросший в горле комок ужаса, но не сумел, конечно же. Разве можно проглотить эмоцию?
Чтобы поймать ту самую ускользнувшую догадку, нужно было опять изучать фотографии, но у Доминика не осталось на это никаких сил. Он выключил бормочущий телевизор и закрыл ноутбук, поднялся в студию и лишь там немного расслабился. Помогла новая работа, он словно нырнул в её темноту.
И глядя на эти линии, погружаясь в них всё сильнее, Доминик вдруг ясно услышал два слова: «Увидеть свет»…
Это было похоже на воспоминание или обрывок сна. Он видел или слышал что-то подобное, каким-то образом касался этого уже, каким-то образом мог узнать об этом, вот только стоило сосредоточиться, как понимание утекало, а обрывочная картина рассыпалась. Приходилось снова вглядываться в полотно, тщетно выискивая чёткий ответ или хотя бы ключ к нему.
