идет речь в данном случае, что и не преминул бы высказать в хорошо подобранных выражениях.
Ну и, наконец, о еще одной «функции» (по В.И. Жельвису) сквернословия, которая в какой-то степени перекликается с только что рассмотренной, когда «начальник полагает, что подчиненный поймет его, только если с ним разговаривать матом»[188]. Соблазн почувствовать себя таким образом ближе к народу испытывают в особенности молодые, неопытные военные руководители. В этой связи полезно ознакомиться с рекомендациями предшественников, опубликованными в «Военном сборнике» в далеком 1859 году. Проблемы выбора языковых средств в общении с подчиненными, стоявшие перед русскими офицерами во второй половине XIX века, во многом были сродни тем, которые возникают перед лейтенантами (и не только лейтенантами!) современной Российской армии. И вот к каким выводам приходили: «Совершенно ошибочно думают некоторые, что для того, чтобы подделаться под тон солдата, говорить с ним его же языком и выражениями, необходимо вставлять в свою речь разные крепкие слова… Потакать подобной неразвитости, стараться вызвать улыбку при каком-нибудь ловко сказанном неприличном выражении — значит не понимать той прекрасной и благородной цели, к которой должны быть направлены действия ближайших начальников»[189].
Выдающийся советский педагог В.В. Давыдов отмечал, что обучение только тогда достигает своей цели, если она сочетается с развитием обучающихся, причем развитием опережающим. Та прекрасная и благородная цель ближайших к солдату начальников, о которой пишет автор публикации, есть обеспечение условий для развития его личности, заключающегося в стремлении дотянуться до уровня наставника, сравняться с ним и когда-нибудь превзойти его. Вряд ли это достижимо при помощи мата.
* * *
Перейдем к выводам. Приведенная ретроспектива свидетельствует, что грубость, брань и сквернословие в воинском дискурсе несовместимы с высокой боеспособностью армии и флота. Объяснить это можно следующим образом.
1. Каждая война свидетельствует о постоянном возрастании роли «частного почина», инициативы и ответственности всех военнослужащих от «вышняго генерала до последняго мушкетера», по выражению петровского Воинского устава. Инициатива в деятельности, как правило, начинается с инициативы в речи, поэтому все великие полководцы стремились обеспечить условия проявления этой инициативы через свою близость к солдату. Доступность высокого начальства, преодоление чиновного страха перед им не в последнюю очередь покупалась тщательным соблюдением этики воинского дискурса, исключением всего, что могло препятствовать короткости и доверительности общения с подчиненными. Проявление ответственности, добросовестное исполнение воинского долга неотделимо от воспитания у каждого военнослужащего воинской чести, характеризующейся развитым чувством собственного достоинства, что также предъявляет высокие требования к этическому аспекту воинского институционального дискурса.
