Большим начальникам, умудренным жизненным и служебным опытом, как правило, людям в возрасте стоит помнить, что их матерщина может быть воспринята как попытка обуздать «демона сексуальности» (по В.И. Жельвису). Нет, к несчастью, не демона гиперсексуальности, что характерно для матерящихся подростков, не могущих справиться с бушующими в крови гормонами, для которых нарочитая грубость и инвективизация речи есть форма попрания устоев «отжившего» поколения, более или менее естественное следствие объективно присущего молодому поколению стремлению к социальному бунту, а демона угасающей сексуальности. Смакуемые некоторыми убеленными сединами руководителями непристойные темы и «эротический фольклор», матерщина, нередко есть достойная всяческого сожаления попытка заявить об избытке тестостерона, доказать более молодым подчиненным свою мужественность, жесткость, твердость характера, агрессивность. Выглядит это жалко: и смешно и грустно одновременно.
Как утверждает В.И. Жельвис, оттенки смысла обеденной лексики вполне доступны только носителям языка, поэтому людьми, воспитанными в нерусской культуре, «красоты» русского мата доступны не в полной мере и впечатления особого также не производят. К всему прочему, обыденный «междометный» мат носителя русского языка может быть воспринят как тяжкое оскорбление людьми, в чьей культуре существует настоящий культ матери. Так что в одном случает матерщина становится бесполезной, в другом — небезопасной для сквернослова.
К одной из функций мата, отмеченной В.И. Жельвисом, относится функция подбадривания (самоподбадривания). В первом случае, очевидно, имеет место способ общения с солдатами, к которому прибегал младший политрук Астахов из романа М.А. Шолохова:
«Бывало, подымает нас в атаку, а мы лежим. И вот он повернется на бок, кричит: «Товарищи, вперед на проклятого врага! Бей фашистских гадов!» Мы обратно лежим, потому что фрицы такой огонь ведут, ну не продыхнешь!.. И тут Астахов подползет ко мне или к какому другому бойцу, даже зубами заскрипит от злости. «Вставать думаешь или корни в землю пустил? Ты человек или сахарная свекла?» Да лежачи как ахнет по всем этажам и пристройкам! А голос у него был представительный, басовитый такой, с раскатцем… Тут уж вскакиваем мы, и тогда фрицам солоно приходится, как доберемся — мясо из них делаем!.. У Астахова всегда был при себе полный набор самых разных слов. И вот прослушаешь такое его художественное выступление, лежачи в грязи, под огнем, а потом мурашки у тебя по спине по-блошиному запрыгают, вскочишь и, словно ты только что четыреста грамм водки выпил, бежишь к фрицевой траншее, не бежишь, учти, а на крыльях летишь! Ни холоду не сознаешь, ни страху, все позади осталось! А наш Астахов уже впереди маячит и гремит, как гром небесный: «Бей, ребята, так их и разэтак!» Ну как было с таким политруком не воевать?»
