. С другой стороны, исключительно учительная речь, к каким бы высоким целям она не призывала, отрывается от реальных условий, в которых проходит жизнь человека. Умелая организация речи позволяет, опираясь на ценности обыденного сознания слушателей, определяемого практической моралью, добиваться воспитывающего воздействия речи, диктуемого интересами оратора. Так разговаривал с войсками А.В. Суворов, так говорил и его ученик М.И. Кутузов.
Духовная мораль его речи заключалась в необходимости внушить победителям гуманное отношение к побежденным. На принятие этого тезиса работала и благодарность, и обещание бессмертной славы, которая сама по себе мало что говорила уму и сердцу простого солдата, сутками на морозе и в снегу преследовавшего отступавшего неприятеля. Толстой очень тонко дает это понять, говоря о почтительно недоумевающих взглядах солдат, обращенных на полководца. Практическая мораль простого солдата ясна: уничтожить как можно больше неприятелей, чтобы не пришлось сходиться с ними еще раз на поле боя. Однако такая откровенно людоедская мораль превращает войско в банду убийц, лишенных благородного воинского духа.
Поэтому, чтобы семена духовной морали взошли в сознании войска, они должны были упасть на подготовленную почву, — и Кутузов посредством сниженной и обеденной лексики создает во второй части своей речи атмосферу карнавала, по-видимому, подвергая осмеянию только что высказанные им высокие идеалы гуманизма с позиции солдатской практической морали, как говорил Суворов, «их языком». Впрочем, осмеяние это кажущееся, — вызванный добродушным старческим ругательством веселый смех относился не к содержанию речи; он выражал ощущение общности языка и, следовательно, формировал драгоценную атмосферу взаимной близости и доверия, доверия солдат к может, с первого раза и не совсем понятным словам полководца. Духовная мораль редко усваивается с первого раза; на перестройку сознания аудитории может потребоваться не одна речь, может уйти много времени, но время это только тогда будет потрачено не зря, если первый «вброс» новых ценностей станет ассоциироваться у слушателей с положительными эмоциями, как в рассмотренном историческом эпизоде.
Конечно, никакой атмосферы карнавала, ощущения праздничного «нисхождения» большого начальника до массы подчиненных не состоялось бы, если бы упомянутый начальник вседневно общался, так сказать, «шершавым языком плаката». Был бы просто унылый мат, обычные бессмысленные ругательства, которыми у Толстого обильно уснащают свою речь солдаты. На духовную мораль начальника, если бы таковая и присутствовала в подобном случае, солдаты, скорее всего, не обратили бы никакого внимания. Как с досадой реагировали солдаты на речи некоего генерала, подделывавшегося под Суворова: «Чего этот старик от нас хочет?»
