В крайне маловероятном случае, если деснаирцы решат двинуться на север, им придется пробиваться через канал Таро, прямо мимо эскадры Шейна. Этого не должно было случиться, тем более что предупреждение Ярли гарантировало, что Шейн получит значительное подкрепление от Чариса к тому времени, когда туда доберется Джарас. В более вероятном случае, если он двинется на юг, вниз по восточному побережью Ховарда, чтобы обогнуть его южную оконечность и присоединиться к графу Тирску, у гораздо более быстрых, обшитых медью шхун чарисийского имперского флота, которые отправятся, как только адмирал Шейн получит предупреждение Ярли, снова будет достаточно времени, чтобы сообщить об этом Корисанде и Чисхолму задолго до того, как деснаирцы смогут добраться до места назначения.
По сути, его «эскадра» была передовым постом разведки… и находилась более чем в трех тысячах миль от ближайшей дружественной базы. С небольшими изолированными силами, действующими так далеко от какой-либо поддержки, могли случиться всякие неприятные вещи — как, действительно, продемонстрировало то, что произошло с «Маунтин рут» и «Вэлиантом». В сложившихся обстоятельствах чарисийский имперский флот вряд ли случайно выбрал командующего этой эскадрой, особенно в свете деликатной ситуации с великим герцогством Силкия. Залив Силкия открывался в залив Матиас к северу от Стайфанского пролива, и десятки торговых судов «Силкии» и «Сиддармарка» с экипажами и капитанами из Чариса входили и выходили из залива Силкия каждую пятидневку, почти незаметно нарушая торговое эмбарго Жаспара Клинтана. Что-либо столь вопиющее, как вторжение обычного чарисийского военного корабля в бухту Силкия, слишком легко могло вызвать у Клинтана такую ярость, которая привела бы к резкому прекращению этого весьма прибыльного, взаимовыгодного соглашения, и Ярли должен был быть чрезвычайно осторожным, чтобы избежать любого проявления открытого сговора между его командованием и силкианцами.
Теоретически его одного галеона было достаточно, чтобы выполнить свои обязанности в случае деснаирской вылазки, но в реальном мире он был совершенно один, совершенно без поддержки, и у него не было дружественной гавани, в которой он мог бы укрыться перед лицом тяжелой погоды, все это должно было давить на его разум, когда приближались неумолимые массы облаков грозного вида. Если он и был особенно встревожен, то никак этого не показал, хотя губы его были поджаты, а глаза задумчивы. Затем он глубоко вздохнул и повернулся к Латику.
