Это сработало. Если бы тоцилизумаб не спас ей жизнь, всю программу исследования CAR-T-клеток могли бы свернуть. Сегодня этот вид терапии одобрен FDA для применения при множестве видов лейкемии и лимфомы и остается последней надеждой в отчаянной борьбе со многими другими онкологическими заболеваниями.
Бытует представление, что так называемые чудесные лекарства появляются каждый день, а медицина умеет справляться почти со всеми нашими недугами. Это представление во многом рождается благодаря средствам массовой информации, которые предпочитают говорить исключительно о «революциях». В них нет заголовков вроде «Сто тысяч последних лабораторных экспериментов не привели к прорыву». Многие верят, что «чудеса» происходят сами собой и просто падают в руки ученых. Это, конечно, не так, и тоцилизумаб тому подтверждение. Доктор Кадзуюки Ёсидзаки, первым обнаруживший высокий уровень IL-6 у нескольких пациентов с iMCD, в 1990-х и 2000-х годах потратил более десяти лет на разработку тоцилизумаба для терапии этого заболевания, и, прежде чем проводить клиническое испытание на других людях, он опробовал препарат на себе. Он хотел доказать, что препарат безопасен. Когда я спросил его о том случае, доктор рассмеялся, показал на свою руку и сказал:
– Нет-нет-нет. Я его себе не вводил. Его мне ввела медсестра.
Кадзуюки – не первый и не последний ученый-медик, поставивший опыт на себе. Вообще говоря, такие экспериментаторы получили двенадцать Нобелевских премий. Доктор Вернер Форсман, пионер в области катетеризации сердца, ввел катетер в вену на собственной руке, успешно направив его к сердцу. Чтобы доказать, что определенный вид бактерий вызывает язву желудка, Барри Маршалл выпил бульон с этими бактериями. Это привело к Нобелевской премии и созданию совершенно нового – и успешного – способа лечения подобных язв.
Пример Кадзуюки – как ученого и как объекта исследования – стал для меня очень, очень значимым.
Собирая информацию о болезни Кастлемана, я чувствовал, что просыпается та сторона моей натуры, о которой мне пришлось временно забыть с тех пор, как я впервые попал в кабинет неотложной помощи. Я снова почувствовал себя врачом. Однако теперь эта роль подходила мне не так хорошо, как раньше. Врачей учат видеть в заболевании сумму элементов, с которыми способны хорошо справляться наши диагностические инструменты. Нас готовили – и это справедливо – заниматься лишь тем, что мы можем исправить. Став пациентом, я осознал все очевидные недостатки такого узкого подхода. Я начал понимать слова Сьюзен Зонтаг
