– Послушайте, Фучи, у меня новые данные, и я хочу узнать ваше мнение на этот счет.
Затем он выкладывал результаты и терзал собеседника по каждому из них. Позже я спросил папу, кто такой этот «доктор Фучи», которому он столько звонил. Он не знал, поэтому я заглянул в Google… и остолбенел. Тони Фаучи – тот самый доктор Тони Фаучи, директор Национального института аллергии и инфекционных заболеваний, один из наиболее уважаемых ученых-медиков в мире. Фаучи был советником президента и при Джордже Буше разработал экстренный президентский план борьбы со СПИДом. Он является кавалером Президентской медали Свободы. Но папа никогда не благоговел перед титулами и званиями, и, уж конечно, они не волновали его теперь. Чтобы разобраться с проблемой сына, он был готов на все, в том числе не стеснялся преследовать директора одного из Национальных институтов здравоохранения.
Каждый из нас сталкивался с трудностями. После кровоизлияния в сетчатку мне внутривенно вводили антикоагулянты для восстановления зрения и профилактики таких происшествий. Однажды капельница отсоединилась, и кровь – жидкая из-за этих препаратов – полилась на пол, словно из крана. Рядом сидела Лиза. Она бросилась за медсестрой, и та быстро исправила положение: уменьшила дозу антикоагулянтов и заменила капельницу. Для Лизы это было очень важное переживание. Ей всегда становилось плохо при виде крови и иголок – когда мне проводили процедуры и брали анализы, она даже выходила из палаты, потому что боялась упасть в обморок. Поскольку на этот раз ничего подобного не произошло, она осмелела и вечером решила остаться со мной, но явно переоценила свои силы, потеряла сознание и осела на пол. «Группа быстрого реагирования» тут же начала оказывать ей помощь. Все это вызвало недовольство Джины: ее злило то, что медицинский персонал вынужден отвлекаться от ее любимого братика. Очнувшаяся Лиза увидела, как вокруг суетится команда врачей и медсестер, а Джина при этом сверлит ее осуждающим взглядом.
В первые несколько недель со мной в больнице находился и Бен. Приходя в сознание, я доверял ему те свои надежды и страхи, которые, как мне казалось, нельзя было разделить с сестрами и отцом. Чаще всего мы разговаривали о Кейтлин – о том, должен ли кто-нибудь с ней связаться, будет ли правильно, если она приедет. Я не хотел, чтобы она запомнила меня в таком состоянии. После нашего разрыва я не шел на контакт, мы с ней не общались. Теперь, конечно, мне хотелось многое ей сказать, но я понимал, что для такого разговора мне уже не хватит ни сил, ни остроты ума. Я желал поговорить с ней о чувствах, которые все так же испытывал, о нашем будущем. Признаваясь в этом, я ощущал себя наивным, но это была правда. Сложно обдумывать какие-то разговоры о будущем, не имея никакого представления о том, какое будущее меня ждет и возможно ли оно вообще.
