— Еще как…
— А теперь продолжай! Для чего, по-твоему, гражданин Голов потребовал от тебя пули из прахов Зиновьева и Каменева?
Хороший вопрос, только стоит ли на него отвечать? Как думаешь, сможет ли товарищ следователь поверить в то, что я расскажу? А если и поверит, то что с того? Что это может изменить? На что повлиять? Внутрипартийные ритуалы — вещь изощренная и сложноподчиненная. Нужен ли ему свой собственный Вергилий?
— Отвечай, говорю!
— Думаю, что, исполняя приказ, Голов очистил пули и отвез их товарищу Ягоде…
— Для чего, по-твоему, эти пули нужны были Ягоде?
— Сложно сказать…
— А ты представь!
— Думаю, что, человек сентиментальный, для собственного удовольствия, теша самолюбие или наслаждаясь местью, а вполне возможно и то и другое, Генрих Ягода некоторое время держал эти пули в ящике письменного стола, однако, когда его самого расстреляли, памятные артефакты перекочевали в шуфлядку к товарищу Ежову, которого тоже, как вы знаете, кончили…
— Что такое шуфлядка?
— Когда я служил в Барановичах, так называли выдвижной ящик стола…
— Ясно. Продолжай показывать про пули…
— После Ежова пули, надо полагать, предложили товарищу Берии, однако он, будучи человеком не столько умным, сколько суеверным, думаю, отказался…
— Нестеренко, я последний раз тебя предупреждаю — оставь свои шуточки и остроты!
— Да пожалуйста, но вы же сами спрашиваете, а я отвечаю…
— Ты утверждаешь, что Ягода и Ежов хранили пули расстрелянных Зиновьева и Каменева только для собственного удовлетворения?
— Других причин не вижу…
— Ясно. Тебе известно, кто расстрелял их?
— Кто стоял за расстрелом или кто непосредственно выполнял?
— Кто выполнял?
— А какая разница?
— Вопросы здесь задаю я!
— Понятно… Зиновьева и Каменева расстрелял товарищ Блохин…
— Почему ты в этом так уверен?
— Это было видно невооруженным…
— Поясни!
— Я почерк Василия Михайловича Блохина хорошо знаю и работу его чрезвычайно ценю…
— В каком смысле?
— В таком смысле, что Блохин всегда аккуратен. Он — труженик и настоящий профессионал. С уважением подходит к собственному делу, а следовательно, и к моему. Такие люди — редкость.
— Поясни, говорю!
— Блохин всегда стреляет так, что пуля проходит в затылок снизу вверх, оставляя череп целым. Когда приговор в исполнение приводят его помощники, перекладывая трупы, я нередко вынужден собирать ошметки голов, что отнимает лишнее время. Согласитесь, если за ночь вам необходимо кремировать пятнадцать-двадцать человек, отвлекаться на такого рода хлопоты глупо. Впрочем, осечки бывают даже у Блохина. Несколько лет назад тело мужчины, которое я уже загружал в печь, подало вдруг признаки жизни. Вероятно, занятый рутинной работой, Блохин выстрелил как-то не так, и пуля не задела мозг, или что-то еще — не знаю, ведь Блохин расстреливал десятки тысяч осужденных, и, конечно, помарки при таких объемах могли быть… В общем, мужик тот оказался жив. Кажется, он даже соображал, что происходит…
