— Хотелось бы скорее, чтобы вы пришли к мнению обратному, гражданин начальник...
— Не выйдет. Я докажу тебе! — закатывая рукава, вновь заводится он.
— Вы не можете доказать то, чего нет...
— Не могу? Хорошо, давай тогда поэтапно. В 20-м году ты бежал в Сербию, верно?
— Верно, но не совсем...
— Почему это не совсем?
— Потому что сперва я выехал в Константинополь…
— Рассказывай!
— Вы же собирались доказывать, что я шпион...
— Ты рассказывай, а я докажу! Как ты отправился в Константинополь?
— Как и все, кораблями из Крыма…
— Сколько вас там было?
— Сто двадцать шесть судов из пяти портов...
— А людей сколько?
— Думаю, что-то около ста пятидесяти тысяч человек, и все же, кажется, вы собирались доказать, что...
— Сто пятьдесят тысяч трусов!
— Ясно. Вам бы успокоиться, гражданин начальник…
— Закрой рот!
— Тогда мне сложно будет говорить…
— Открывай его только по делу!
— По делу… Среди нас были не только солдаты, но и гражданские — женщины и дети — это первое. Второе: уж чем-чем, а трусостью там точно не пахло. Разочарованием — да, растерянностью — тоже, да даже глупой, пошлой надеждой, но уж точно не трусостью — на трусость там не было времени. Более того, некоторые отплывающие на прощанье кричали остававшимся на берегу большевикам «Ура!»
— И ты тоже кричал?
— Хотите приобщить к делу?
— Я тебя спрашиваю, Нестеренко, орал ты, падла, или нет?
— Нет, конечно…
— Почему?
— Потому что уже тогда понял, что ничего общего с этими господами на кораблях я не имею. Я не чувствовал себя прочим среди равных. Помню, как несколько лет спустя, в Париже, сидя в кафе, многие пораженцы утверждали, будто в 20-м году Россию покинули удивительные, чистые и порядочные люди, однако это было вовсе не так…
— А как было?
— А было так, что в 20-м году Россию (и число отчаливших прямо указывает на это) покидали люди ровно такие же, как и те, что оставались на берегу. На кораблях, что раненой змеей тянулись в Константинополь, бежал самый обыкновенный русский народ. Возможно, среди нас и присутствовали какие-то там богачи, фабриканты и князья, однако процент их оставался совершенно несущественным, потому что бежали все. Как бы вам ни хотелось, гражданин начальник, теперь переписывать историю, но конфликт был не классовый, а идейный…
— Ты хочешь убедить меня, что с вами бежал и простой русский мужик?
— Я, вообще-то, больше не очень-то хочу вас в чем-либо убеждать, гражданин начальник, я вижу, что это бессмысленно…
— Я задал тебе вопрос!
