«Ну-ка посмотри на меня! Ты что, забыла про обещания?!»
«Уберите руки, Петр Ильич! Прекратите! Что за глупости? Кому я что обещала? Мальчику, которого провожала погибать?»
«Но ведь ты писала мне, что приедешь в Гатчину! Я ждал тебя! Я ждал! Я рисковал!»
«Писала, не писала — какая теперь разница?! Оглянитесь, говорю, вокруг! Главное, что я у вас была! Быть может, и писала я что-то такое, но для того только, чтобы поддержать вас. Ни в какую Гатчину я ехать, конечно, не собиралась!»
«Ты врешь!»
«Нет!»
«Врешь!»
«Отнюдь! Я всего лишь хотела поддержать вас! О положении дел в Гатчине, о вашем личном состоянии я ровным счетом ничего не знала, так что теперь скажите мне спасибо! Из-за вас я сейчас не попаду на судно! Если вы действительно любите меня — проводите нас!»
Допрос четвертый #
— Так почему же ты решил бежать?
— В 1920 году я понял, что Деникин в России уже ничего не добьется...
— Вечно тебя все не устраивали! Исходя из чего это ты понял, что Деникин ничего не добьется?
— Чем больше я узнавал его, тем сильнее человек этот смешил меня. Он мог часами рассуждать о высоком, но при этом никогда ничего не делал по существу...
— Давай подробнее!
— Например, Деникин искренне считал, что мы проигрываем немцам духовно…
— Это в каком смысле?
— В прямом. Он был совершенно оторван от реальной жизни. Приказывая убивать, убивать и еще раз убивать, Деникин часами мог рассуждать, что русская армия стала бы гораздо лучше, если бы поработала бы над своей моралью. Хорошо организованная мораль, по его мнению, помогла бы нам уничтожать больше...
— Тебе-то, Нестеренко, всякая мораль явно чужда!
— Мне чужды бездействующие генералы, гражданин начальник. Во время войны, да и после, Деникин жил в совершенно сказочных мирах. Он искренне полагал, что еще одной причиной наших бед стала отравленная Кайзером русская душа. Я слушал его и не мог поверить, что все это он говорит всерьез. Если верить Деникину, то до вмешательства Кайзера с русской душой всё было в полном порядке, а потом вдруг случилась беда. Пока Деникин продолжал мыслить атавизмами, Россия разваливалась на глазах. Кажется, он искренне не понимал, что совсем скоро страны, за которую он так вяло воевал чужими жизнями, не станет. Впрочем, думаю, что по-настоящему его тревожило совсем другое...
— Что же?
— Отсутствие личного водителя…
В глазах Перепелицы впервые появляется искра. Кажется, он даже улыбается, впрочем, тотчас делается серьезным и продолжает допрос:
