— Что, Нестеренко, трусишь?!
Впрочем, более походит на то, что он только начинает. Разминается гад, косточками хрустит. Дело понятное — прежде чем прикончить меня, хорошо бы разоблачить шпионскую сеть. В идеале славно бы объединить да расстрелять человек десять-пятнадцать, ведь это позволит ему претендовать на ведомственную дачу по возвращении в Москву.
— Вижу, что трусишь, вижу! Так а что, когда трусишь, богу разве не молишься?
— Да конечно нет!
— А как же мне быть с тем, Нестеренко, что я вот тут смотрю, а у тебя при обыске изъята книга о штундистах?
— Так ведь просто о явлении книга… так сказать, чтобы знать врага в лицо…
— А родители твои разве не были штундистами?
— В наших краях многие штундистами были...
— А они что же?
— А они нет...
— А ты?
— А я в бога не верую…
— Почему?
— А потому, гражданин начальник, что с самого рождения, может, сам того не сознавая, советским человеком являюсь…
— Нестеренко!
— А я правду вам говорю! Знаете, где во время войны у нас отхожее место было?
— И где же?
— В полевой церкви...
— Почему именно там?
— Да потому что смрадное это место! На войне храм не нужен. Кругом коррупция, стукачи, солдаты дохнут миллионами попусту, а тебе мастерят полевую церквушку и предлагают в ней время от времени, дожидаясь собственной смерти, молиться. Да только кому молиться, гражданин начальник, кому?!
— Значит, не веришь?
Верю.
В действительности в бога я верю, причем с ранних лет. Дело не в том, что так же поступают несколько поколений моей дворянской, а значит, начисто лишенной фантазии семьи, — дело в том только, что довольно рано я начинаю испытывать потребность быть благодарным. В сущности, бог нужен мне только для того, чтобы его благодарить. Много лет спустя, в Париже, я узнаю, что в моменты счастья французы любят кричать: «Merci la vie!», — но до Парижа мне еще столько всего предстоит пережить…
Ты наверняка помнишь, милая, что в наших краях простые мужики иногда охотились ямами. В реке сети — в лесу «пасти». Ямы эти покрывали еловыми ветвями, вбивая на дне острые колья-клыки. Однажды утром, подначиваемый тобой, я сбежал в лес играть в прятки и уже спустя полчаса, оступившись, полетел вниз. Надеюсь, ты не забыла, что в день тот — против всякой логики — мне удалось приземлиться аккурат между заостренных кольев. На теле моем не было ни одной царапины! Носом шла кровь, но не от удара, а от страха. Уже через мгновенье, там, наверху, я увидел твое лицо! Ты звонко рассмеялась и как черный дождь высыпала на меня собранную чернику. В то утро ты улыбнулась и побежала за взрослыми, которые были так удивлены моим невероятным спасением, что даже не стали наказывать меня.
