— Не иди к нам! Кому говорю — не иди! Я не люблю тебя и никогда не выйду за тебя замуж, ты меня игуменьей дразнил. И еще ты весь тыквенной кашей заелся!..
— Ах, так, — воскликнул Михайлик, — и я не хочу на тебе жениться! — И, повернувшись, пошел прочь. Но из-за слез не заметил на грядке тыквенной ботвы, зацепился и упал. На его громкий плач из сеней выбежала мать. Михайлик, всхлипывая, поведал ей, что дело со свадьбой совсем расстроилось — Настенька не хочет быть его невестой.
Мать успокаивала:
— Не хочет, и не надо: подумаешь, красавица! Ты себе лучшую найдешь…
— Где найду-у? — плакал он еще громче. — Са-са-ми говорили, лучшей нету…
— В Сухаревке, может, и нету. Да разве только из своего села надо брать? Твой отец высватал меня в Водяном. А ты себе можешь даже из Гавриловки взять. Гавриловка — большое село, у села речка Волчья, Дубровский лес. И есть там у лесника дочка-одиночка, тоже Настей зовут. Она — настоящая лесная красавица…
— А вороной конь у лесника есть? — спросил Михайлик, успокаиваясь.
— И конь вороной, и еще пара волов есть.
— Волов не хочу, их в тачанку не запрягают.
— Да лесник своей дочери в приданое что хочешь отдаст.
Торопливо утерев рукавом слезы, Михайлик опрометью бросился через грядки и злорадно выкрикнул в Пастушенков двор:
— А я на гавриловской Насте женюсь. Ага, ага! — И, чтобы побольнее уколоть Пастушенкову капризулю, показал ей язык. Она в долгу не осталась — ответила тем же.
И начались Михайликовы мечты о Настеньке — лесной красавице. Нередко, когда у Лесняков собирались гости — бабушки Христя и Гафия, тетки и дядья, соседи, — кто-нибудь среди беседы окликнет Михайлика:
— Может, ты, парень, сказал бы, когда твоя свадьба будет, чтоб не прозевать.
— Да уж скоро, — приподнимается Михайлик на лежанке в своей длинной сорочке. — Вот как батько купят зеленую тачанку — поеду к Настеньке в Гавриловку. Лесник даст мне своего вороного коня, я его впрягу в тачанку, да и привезу лесную красавицу. Будем жить с нею в белом каменном дворце, в вишневом саду, и я накуплю полный сундук конфет.
На праздники гости иногда угощали Михайлика конфетами. Разукрашенные, ярко-цветистые обертки привлекали его, кажется, больше, чем сами конфеты. Они просто завораживали. На одной из них среди пустыни стоят высокие пальмы, а под ними, тяжело переставляя ноги, идут навьюченные поклажей верблюды, на другой — в лесу, возле синего озерка, стоят, подняв ветвистые рога, красавцы олени, на третьей — по волнистому синему морю плывет корабль под розовыми парусами… Эти картинки в Михайликовом воображении переплетались с бабушкиными сказками, составляли цветистый мир, нездешний, неведомый.
