Вот так учили Василя его новые учителя, учили долго и терпеливо, и слова их падали не на твердый камень, где ничего не растет, жадно впитывал их Василь своим горячим сердцем, выпестовал, взлелеял, — они стали его собственной твердой точкой зрения на явления действительности. За них, за свои новые убеждения, вернувшись с каторги, он горячо агитировал на екатеринославских заводах, за них воевал на фронтах гражданской войны — комиссаром в красноармейских подразделениях, с ними, с этими убеждениями, вернулся в родное село — строить Советскую власть, ломать проклятые вековые обычаи, которые держатся иной раз крепче вражеской армии: врага можно разбить, уничтожить, рассеять стремительной атакой, стреляя в упор, рубя саблей сплеча, а тут кого будешь рубить? Солдатку Параску, которая ест сухой хлеб с остюками, а тоже кричит против «совдепии», так как «совдепия», видите ли, хочет позакрывать все церкви и идет против самого господа бога… В кого стрелять? В кума Петра, который потрескавшимися пятками закроет все свое бедняцкое поле, да еще и прихватит соседское, а горло дерет против коммуны так, будто он самый богатый помещик на всю Полтавщину…
— Да вы хоть нюхали ее, что так надрываете глотку?
— Не нюхал и нюхать не хочу.
— Так откуда же вы знаете, что в коммуне плохо?
— Добрые люди сказали!
Ох эти «добрые люди»! Не однажды в отчаянии хватался за голову Василь, не зная, что дальше делать, какие слова сказать людям, чтобы ему поверили. И ему еще много придется испытать: и проводить бессонные ночи, и терять уверенность, и горячо спорить, так горячо, что порой сорочка с груди будет лететь клочьями, и выслушивать злые сплетни, которым почему-то тем охотнее верят, чем они бессмысленней, и узнавать об измене, казалось бы, самых преданных людей. Все это ждет Василя в родном селе, которое он и ненавидит и любит, которое иногда готов поджечь и без которого не может на свете жить.
Но все это будет потом, а пока что Василь, решивший прежде всего перевезти в село свою хату, неожиданно встретился с Оксеном.
Наверно, нечистая сила выперла Оксена на дорогу именно в тот момент, когда Василь, проезжая мимо на взятых у соседа лошадях, пустил их с горы легкой рысцой, и Ивасюта, дав волю своему застоявшемуся жеребцу, на полной рыси выехал со двора, — вот и сцепились насмерть оглоблями, запутались упряжью.
— Эй, ты! — со злостью закричал Василь, не узнав в первый момент Оксена. — Тебе что, повылазило?!
