Только что начало светать. Все было сизым от росы, все предвещало погожий день. Трава так и брызгала ею, обмывая Танины ноги, усеивая упругие икры тусклыми жемчужинами. У колодца, над длинным корытом, из которого поили скотину, стоял их конь Васька. Опустив над корытом тяжелую голову, лошадь дремала, а вода звонко падала с ее морды крупными каплями: кап! кап! кап!..
Проснувшись, Васька потянулся к Тане, приветливо и жарко дохнул ей прямо в лицо, а Таня набрала полные пригоршни кристально чистой воды и брызнула ею на сонную морду лошади. Васька, всхрапнув, отступил, замотал головой, стряхивая воду, — тоненькие струйки простелились темными дорожками по его густой шерсти.
Таня засмеялась, снова опустила горячие ладони в воду, плеснула на свое разгоревшееся после сна лицо, тихонько ойкнула и тоже замотала головой.
Умывшись, Таня вытянула из глубокого и черного — даже страшно было в него смотреть — колодца полное ведро воды, жадно припала к нему. Пила маленькими глоточками, наслаждаясь водой, прислушиваясь к тому, как бежит в ее горле прохладный ручеек, льется веселой струйкой — разносит по всему телу бодрящий холодок.
В доме уже начали вставать. Священники хватались за голову с таким видом, будто хотели убедиться, что она все еще на месте, отец с беспокойством переходил из комнаты в комнату, озабоченно спрашивал:
— Не видели здесь моей рясы? А штанов?..
Наконец выяснилось, что отцову одежду прихватил с собой самостийник поп. Проснувшись на рассвете, он вспомнил, как его тут обидели, — не захотел больше ни минуты оставаться в доме. А так как он спал в одной комнате с отцом, то и схватил его рясу вместо своей.
Уже на возу батрак заметил, что непротрезвившийся еще батюшка сидит без штанов — светит голыми икрами. Батрак вернулся в дом, сгреб отцовы штаны — да и будь здоров!
— Как же я теперь домой поеду? — горевал отец, примеряя одежду пакостного самостийника.
— Это он нас экспроприировать начал… Хо-хо-хо! — хохотали попы.
Смеяться и правда было над чем. Отец — худой и высокий, самостийник — толстенький и низенький. Его штаны еле прикрывали отцовы колени, в поясе же были такими широкими, что вместили бы еще трех таких отцов; ряса болтается на нем, как на огородном пугале, показывая торчащие из рукавов длинные отцовы руки.
— А, разрази тебя бог! — обругал своего коллегу отец.
Плюнул, схватил кнут, сел на воз и, ни с кем не попрощавшись, дернул вожжи — поехали.
Вместе с отцом ехали Татьяна и зять. Отец Виталий все еще вспоминал вчерашнюю стычку, осуждающе говорил:
