– Все свободны! – объявил генерал. – Кошкину остаться.
– Значит так, Федор, – сказал он, когда офицеры разошлись. – Хвалят тебя много. Согласен – есть за что, но пулемет не револьвер. Справишься – не обижу. Говорят, собираешься сдавать экзамены за реальное училище?
– Точно так, ваше превосходительство! – вытянулся Федор.
– Не тянись! – махнул рукой начальник завода. – Тут приватный разговор. Поговорю с директором училища. Сильно спрашивать не будут, но предметы знать обязан. Понял?
– Да.
– Выдадут свидетельство – переведу в техники. Ты сейчас больше их знаешь. Про навыки не говорю – револьвер-то сделал. Победишь в конкурсе – станешь офицером. Обещаю это твердо.
– Благодарю! – поклонился Федор.
– Не подведи Тульский завод! Покажи этим иностранцам, что и мы умеем…
* * *
Торопиться в этот раз Федор не стал. Карт-бланш от начальника завода позволял не корпеть над пулеметом в одиночку. Согласовав план работ с Роговым, он запряг заводских конструкторов. Выдавал им эскизы с размерами, те чертили узлы и передавали их в производство. Только ствол он выточил сам – сложная деталь. Сделал по задумке Дегтярева, как сказал Друг, то есть с ребрами охлаждения. В войну их убрали, чтоб ускорить выпуск, ствол стал перегреваться, выводя из строя размещенную под ним возвратную пружину. Пришлось переносить ее вверх, лепить в затыльнике стакан… А затем пришла эра промежуточного патрона, и «дегтярь» сняли с вооружения. Но сейчас лучшего не надо – то, что доктор прописал. Так сказал Друг.
Домой Федор возвращался вовремя и, перекусив, садился за учебу. Естественные науки – физика, математика, алгебра, геометрия и тригонометрия затруднений не вызвали. Друг только хмыкнул, когда Федор пролистал учебники. Над историей и географией пришлось посидеть – они отличались от мира Друга, хотя не кардинально. Не вызвали затруднений французский и немецкий языки, хотя грамматику пришлось вспомнить. К удивлению Федора, знал Друг и Закон Божий.
– Священник у меня знакомый был, – объяснил. – Вместе воевали, а потом дружили. Он мне премудрость и толкнул. Чем омофор[6] от епитрахили отличается, и когда их надевают. Ну, и прочее. Память у меня хорошая, не забыл. Молитвы знаю, что еще надобно?
Засада была с русским языком – Федор знал его неважно, Друг и вовсе плавал. «Еры», «яти», «и» простое и десятеричное приводили его в бешенство.
– Навыдумывали просветители! – кипятился Друг. – Сталина на них нет. Тот бы обучил языкознанию.[7] В ГУЛАГ бы их лет на десять, да еще без права переписки. Нет, с перепиской! Все энциклопедии на нормальной орфографии каждому переписать!
