— Ну, что тебе известно? — вдруг взорвался Женька. — Что тебе может быть известно?.. Просто мы… удрали с уроков и пошли на море. Вот и всё…
Женина мать поправила волосы и стала теребить оборочку на фартуке. Когда она искоса посматривала на нас с Рудкой, губы у нее кривились и вздрагивали.
— Имейте в виду, что мне все известно, — заговорила она очень строго, — и я обязана вам сказать, что вы поступаете отвратительно, не только отвлекая моего сына от уроков, но и втягивая его во всякие подозрительные, хулиганские истории.
— Мама! — крикнул Женька.
— Помолчи, Евгений! Твоя мать знает, что говорит. Вас перевели в эту школу для того, чтобы вы исправились в хорошем коллективе, а вы, вместо исправления, начинаете портить этот коллектив.
Женина мать смотрела так, что мы с Рудиком вначале только переглянулись, потом огляделись по сторонам.
Но сзади тоже никого не было. Получалось, что все эти слова говорились для нас.
Но почему она говорила это нам? Ведь мы перешли в эту школу потому, что переехали в новые дома, а вовсе не потому, что нас нужно было исправлять. Да и вообще за весь пятый класс мою мать даже не вызывали в школу, и в табеле у меня было всего две тройки, а то все четверки и пятерки. У Рудки — то же самое. Так чего же нам исправляться? Мы опять переглянулись, и Женина мать раздраженно сказала:
— Не крутитесь, пожалуйста! Я говорю о вас двоих. Имейте хотя бы мужество выслушивать неприятные, но справедливые слова.
Теперь сомнений не было: со своими неприятными, но справедливыми словами Женина мать обращалась именно к нам.
— Вместо исправления вы мало того что сами убегаете с уроков, но еще и подбиваете на такой гадкий поступок моего сына, вашего нового товарища… Евгений, помолчи! Я знаю, что я говорю!
Женька то краснел, то бледнел, и я его понимал. Когда родная мать говорит такие слова, да еще торжественно, словно произносит речь перед началом учебного года, тут не только покраснеешь, а даже провалиться сквозь землю захочешь.
— Но этого мало, — продолжала безжалостно Женькина мать. — Вы еще и избиваете мальчика, который, видимо, хотел вам добра, хотел повернуть вас… вернуть вас…
Тут она сбилась, в уголках ее глаз, кажется, навернулись слезы.
Мы совершенно ничего не понимали. Рудик не выдержал и спросил:
— Кого, кого? Какого мальчика?
— Не притворяйтесь непонимающими! — крикнула Женина мать, и оборочки на ее фартучке стали топорщиться. — Я говорю о Саше Петренко, которого вы так избили, что у него даже кровь из зубов пошла. Мне теперь совершенно ясно, чем вы занимаетесь и почему у вас такой вид!
