Юноша дождался.
Отвлекшись от обсуждения наиболее оптимального устройства перегонных кубов и полезных свойствах спирта, и провожая к тому, что могло подтвердить его выводы, — господин Фейран обернулся на пороге, прежде чем провести многоуважаемого коллегу в свою главную вотчину:
— Айсен!
Мальчик снова бросился к нему, разбив одну из чашек.
— Постели гостю, — последовало распоряжение, и господин снисходительно не указал на новое прегрешение.
Усмешка. После которой ссейдин произносит раздельно, — чтобы не осталось никаких сомнений:
— Почтенный Ахмади Низам — очень важный гость! Я уверен, что ты будешь приветливым с ним… Полагаю, что он не разочаруется и останется доволен твоей выучкой. Уж потрудись!
Больно… теперь всегда больно, но вдруг показалось, будто сердце из груди вынули. Ладошки встрепенулись двумя крыльями и — замерли обессилено… И господин и гость его уже давно ушли, а Айсен все никак не мог подняться с колен: наоборот, хотелось лечь, свернуться в комочек и заскулить тихонечко от рвущейся в груди боли — больнее еще не было!
За что, за что, за что… — белые губы тряслись, проговаривая одно только слово.
Плечи судорожно вздрагивали, юноша сухо всхлипывал, но слез не было. Вздохнуть не получалось, даже перед глазами все поплыло. На ноги его подняло бессознательное желание спрятаться, найти какой-нибудь укромный уголок, забиться в него и кричать, кричать, кричать… как он не кричал даже под Магнусом. Наступив на осколок, Айсен порезался, но не заметил, что кусочек стекла пропорол кожу и застрял в стопе, — этой боли он не ощущал все заглушала другая.
Он хмуро смотрел на кровавый след, пытаясь собрать разлетевшиеся на еще более острые осколки мысли и найти хоть какой-то смысл. Он же должен быть!
Конечно, для господина гость очень важен, а раб это всего лишь вещь. Даже самую любимую вещь могут отдать попользоваться… Что с ним, в самом деле! Подумаешь, еще один мужчина из многих…
Не надо многих!! Ну, пожалуйста, не надо! — Айсен едва не рухнул вслед за обороненной стопкой постельных принадлежностей, и вцепился в стену так, что сломал ногти. — Только один нужен, единственный… его единственный… теперь особенно!
Он представил, что через короткое время чужое тело опрокинет его на эти самые простыни, которые он стелит, чужие руки будут трогать его везде, что в него войдет кто-то, кто не будет его ссей'дин — захотелось умереть. Отчетливо и ясно, и мысль, что почтенный Ахмади наверняка не будет к нему жесток — лишь скользнула где-то на периферии помутненного сознания.
