— Да, — тихо согласился Айсен, — он дал слово.
— Не думаю, что только поэтому, — строго возразил Фейран. — Он бился за тебя, как за родного и тогда, и сейчас!
— Я знаю… — голос больше походил на шелест.
В этот момент, Фейран был бы рад видеть даже Грие! Чтобы хоть как-то растормошить юношу, он внезапно предложил:
— Хочешь написать им? Или наставнику? Уверен, они будут рады получить весточку именно от тебя.
«…потому что когда они видели тебя в последний раз, не требовалось усилий, чтобы поверить в твою смерть!» — закончил про себя Фейран. Они будут более чем счастливы убедиться, что Айсен жив, идет на поправку и находится в ясном уме, а юноше жизненно необходимо было убедиться, что он не один, что он не брошен, и по-прежнему есть люди, которым он важен. Уверенности в любви мало человеку для счастья, а если нет ни того, ни другого — тем паче…
Однако, что будет, если Айсен захочет вернуться к той своей жизни? Разумеется, для следователей он мертв, при определенной осторожности и по прошествии времени это было бы не столь опасно, да и Кантор наверняка что-нибудь придумал бы для любимого ученика, но…
Устанавливая на постели письменный прибор, Фейран сжал челюсти, безжалостно задавив собственнические инстинкты.
— Тебе помочь? — он все же не выдержал, наблюдая, как пересиливая слабость, Айсен бегло выводит ровные строчки.
Перо царапнуло по бумаге.
— Нет. Не беспокойся… я не упомяну ничего, что могло бы повредить в дурных руках.
— Я имел в виду не это, — Фейран поднялся и отошел.
Айсен промолчал, закончив и запечатав письмо. И долго еще сидел, глядя куда-то в сторону невидящими глазами.
Вернувшись к привычной роли ученого лекаря, а не помешавшегося от любви идиота, Фейран даже ощутил себя лучше. По крайней мере, он наконец успокоился, собрался с мыслями, взглянув на ситуацию и мир в целом — адекватно. Выражаясь языком медицинским, операция проведена удовлетворительно, течение странной болезни под названием «любовь» перешло в стадию устойчивой ремиссии.
Натянутость между ним и Айсеном никуда не исчезла, несмотря на то, что больше срывов юноша себе не позволял. Фейран тем более привык сдерживать неуместные и никому не нужные проявления чувств, и их беседы протекали вполне мирно, хотя по-прежнему эти бессодержательные отвлеченные разговоры с долгими паузами, когда ни один не решался сказать о чем, на самом деле думает, становились тяжелым испытанием. Но оба научились хорошо прятать сокровенное.
