Нового парнишку, которого тоже франк привел — как бы хозяин не зашиб ненароком вовсе, хотя парень за пару дней своей тени пугаться начал. Не то что на рожон не лезет, — на глаза показаться боится! А в чем виноват-то — что ему кто не может ничего объяснить, кто не хочет…
Хотя правильно боится! Этот «вьюнош», когда за ним не смотрят, видно, что битый, тертый, жизнью ученый, хотя с Айсеном где-то в одних летах… И уйди Айсен, — присмотрелся бы, подобрал ключик к новому хозяину, изобразил бы жалостливую историю…
И ведь тоже не обвинишь! Каждый выживает как может, а на нем такой знак стоит, что прознай о нем господин Фейран в нынешнее время да в его истрепанных чувствах — общий барак сладкой долей показался бы!
Хамид долго думал, знал ли буйный франк, кого подсылает и зачем ему то может быть нужно. И без того натворил: Айсену такой помощник — теркой по открытой ране, Фейрану бельмом на глазу…
Не знал, — определил старый раб, — поторопился, не досмотрел подробно! Есть умельцы, которые палую клячу за однолетку выдадут, а люди чем хуже?
И долго ломал голову, как отвести беду: господин ведь сам одной ногой в могиле, головой в петле, только что волком на луну не воет, Айсен — почитай уже живой мертвец, и как подойти не знаешь… Так ведь и парнишка не порченный, просто привык за любую возможность зубами хвататься!
Господин Фейран как всегда решил все сам и как всегда внезапно.
Как врач, Фейран знал, что боль это естественная реакция организма и крайне полезная: не будь боли, человек например, мог бы сгореть совсем, даже не заметив, что обжегся.
У его боли было имя, были синие глаза, и даже на костер взойти было бы легче, чем такое существование изо дня в день! Без надежды…
Когда Айсен лежал в глубоком беспамятстве, все равно была вера — робкий, но упрямый огонек на пепелище… Когда Айсен был в жару или пребывал в жутком пограничном состоянии, и ничего нельзя было сказать определенно — надежда жила! Странный цветок, который распускается не благодаря, а вопреки.
И вот теперь, когда состояние юноши мелкими шажками продвигалось к выздоровлению с каждым днем, — хотя быть может, в этом вопросе Фейран был скорее влюбленным, чем врачом, и готов был выдать за признаки улучшения все, что угодно, — именно теперь у него не осталось ничего, за что можно было бы уцепиться этому упрямому ростку.
Дело было даже не в Грие: визиты его были хоть и содержательными, но краткими и редкими, чтобы не утомлять юношу сверх меры. Как самый непредвзятый специалист, Фейран все равно не мог полностью поручиться за здоровье Айсена раньше, чем месяца через три. Просто… чем лучше становилось юноше, тем очевиднее проявлялась между ними отчужденность.
