— Что за насмешки! — процедил Фейран.
— Упаси меня боже! — Кантор сделал круглые глаза, которые вначале наполнились безмерной печалью, чтобы затем полыхнуть злым огнем. — Смеяться? Какой кошмар, какая бестактность!
Он уже практически загнал собеседника в угол своим напором и даже приобнял его за плечи, отчего Фейрана передернуло.
— А хотя вы правы, я смеюсь, — резко сменил тон трубадур и внезапно, не выпуская жертву из цепких объятий, выдал звучным баритоном. — Смейся, паяц! Над разбитой любовью… Гениальная строчка, вы не согласны? Надо подсказать кому-нибудь!
— Прекратите! По какому праву вы смеете обращаться в подобном тоне! — тоже разозленный до предела Фейран буквально стряхнул его с себя. — Я вообще пришел не к вам!
— Ах вы пришли! Простите, что никто не рыдает от счастья! — в голосе Кантора уже не осталось ни следа насмешки. — Чтобы окунуть тебя в канаву за все твои подвиги, мне никаких особых прав не требуется!
Он наклонился вплотную, не давая возможности противнику вставить свое слово.
— Любишь хорошеньких мальчиков? Иди в бордель! Там тебе за отдельную плату на блюдечке подадут хоть девочку, хоть мальчика, хоть жареную рыбу. А к Айсену не смей приближаться ближе, чем на полет стрелы, пока он сам не захочет видеть тебя!
Кантор выпрямился с прежней, полной обаяния улыбкой.
— Простите, «вас», — и аккуратно расправил смятые его рукой складки, прежде чем в удовлетворении удалиться.
Фейран не стал ни догонять, ни возражать, — в противном случае дело точно окончилось бы дракой, а он и без того уже унизил себя дальше некуда.
— Айсен! — чего больше в голосе: раздражения или страха, постепенно перерастающего в нечто, очень напоминающее панику?
Все просто: Айсен не хочет его видеть, как без обиняков сообщил его своеобразный наставник, и трудно упрекать юношу в том, что он не желает знать человека, который последовательно, раз за разом унижает его и приносит одну только боль!
Что он вообще сделал для этого мальчика, чтобы требовать хотя бы элементарной привязанности, не говоря уже о взаимности, верности? Что вылечил — так это его обязанность, долг врачевателя, призвание если уж на то пошло… Что не отправил после этого на рынок, равнодушно вышвырнув обратно в мир, где его подкладывали под каждого встречного с этой… грушей в анальном проходе? О да, безусловно, есть чему гордиться! Да и думал-то, вовсе не о том, чтобы защитить ребенка от посягательств.
Что ласкал его в постели? Положим, не всегда, а долгие ласки превосходно помогали справиться с собственной неловкостью от ситуации. И к тому же, ведь самому нравилось, наслаждался зрелищем, как в его руке твердеет член юноши, как учащаются его вздохи и темнеют глаза, как Айсен прикусывает пухлые, выразительные губки, и все равно не может сдержать стон… Как он отзывается на малейшее прикосновение, выгибается следом за движением ладоней, неторопливо скользящих по его коже, и разморенный, сломленный истомой, мечется на простынях, потерявшись в нахлынувшем возбуждении, чтобы потом свернуться клубочком под боком — теплый, мягкий, сонный, — прижимаясь к мужчине всем телом, переплетая ноги, и доверчиво прильнув щекой к груди или плечу…
