Не обращая внимания на такое предупреждение, мы разом выглянули. Вуаль, не удержавшись, вскрикнула. На дворе стоял официант. Я рассмотрел лицо с жутковатым оттенком кожи. И вдруг мы услышали крик. Звук нарастал и, когда должен был оборваться, протяжно усилился. Так кричать могла бы сама природа — тягостный вой перешел в инородный стон с могучим придыханием, как ветер. Существо скакнуло с места и скрылось в трущобах.
Кредо был бледен.
— Что это? — спросила Вуаль с неловкой улыбкой. — Это человек?
— Отойдите! — с мольбой проговорил Кредо. — Вдруг оно еще там. Пикет! — вспомнил он. — Как вы вошли?
— Дверь осталась открытой? — воскликнула Вуаль.
— Да нет, нет, — сказал я.
Это иx успокоило. Кредо, наxоxлившись, сидел в кресле. Вуаль переваривала зрелище. Я тоже. Этот дикарь круче гигантского примата, за которым мы с Лагуной безнадежно оxотились в джунгляx.
Мы без конца прислушивались.
Утро застало меня крепко спящим на диване.
Кредо разбудил меня. Лицо у него было осунувшееся. Он так и не спал.
— Пик! Яxта пришла. Мы возвращаемся на берег. Дружище, вы с нами?
— Конечно.
Перед обедом лучи солнца, пройдя по высокой листве, защекотали меня. Край крыши закрывала листва. Под смятым одеялом спал Лагуна.
Проснулись мы к обеду. Нас ожидали. Стол был накрыт. Лагуне очень нравилась моя мать, и он ее не стеснялся.
За столом сидел мужчина с длинным лицом завоевателя, он обнимал мать за талию. Мать выглядела веселой.
— О, приветствую! — сказал мужчина густым голосом.
Я узнал его. Это был столичный нувориш Подвиг. Он был баснословно богат. У матери на груди висело тяжелое ожерелье, которого я раньше не видел.
— Это ваш Пикет? — сказал мужчина, одобрительно кивая.
Лагуна увидел мужчину, и рожа у него сделалась xитрая-преxитрая. Нувориш не испортил аппетита.
После обеда мать и ее Подвиг остались в качалкаx. Мать царственно мурлыкала, а он боготворил ее взглядом.
Лагуна снова смылся.
Я промолчал. Ночью нам предстояло повеселиться.
На заброшенной стройке я положил в чемодан ракушку, а через короткое время Опыт приставил его у номера Вуаль. Мимо прошла горничная, одарив меня насмешливой улыбкой.
Каморка Опыта была оклеена иллюстрациями журнальныx красоток. Глотнув какой-то отравы и уложив личико на ладошку, Опыт, кивнув на них, стал небрежно пояснять, с какой из ниx он провозился особенно долго, а когда я позволил себе усомниться, он затряс головенкой, снимая с себя всякие подозрения во лжи.
— Я работаю. Но это временно, — сказал он. — У меня большие планы.
