– Вряд ли она добровольно пойдёт на интим, – пробурчал полковник.
– Попробуй, предложи соблазн, от которого она не сможет отказаться. Она не девочка, знает прелести секса. Возьми силой, в конце концов. Не мне тебя учить.
– Зачем силой? Есть соответствующие наркотики, сама полезет в постель.
– Действуй!
– Понял, – ухмыльнулся Житомирский.
Москва. 29 июня. День
Отец жил за третьим транспортным кольцом в районе метро «Авиационная», в двадцатичетырёхэтажной высотке с высоким – на два этажа – цоколем. Дом стоял в низинке между корпусами бывшей резиновой фабрики, и строителям пришлось поднимать его над железнодорожными путями.
В столице уже больше двадцати лет велась застройка индустриальных территорий, ранее принадлежавших заводам и фабрикам, поэтому Тимофей не удивлялся преображению города. Москва и в самом деле год от года становилась краше.
Старший Бодров был дома, занимаясь своим обычным делом – реставрацией собраний сочинений российских и зарубежных классиков. Работал он художником-реставратором Пушкинского музея, закончив в начале века художественное училище, а потом институт культуры, но в свободное время с удовольствием восстанавливал книги, устроив дома самую настоящую художественную мастерскую.
Естественно, и трёхкомнатная квартира Архипа Васильевича представляла собой настоящую библиотеку. Книжные шкафы и полки располагались не только в гостиной, но и в спальне, и даже на лоджии, которую он утеплил, превратив в дополнительную комнату.
Сына он не видел уже месяц, поэтому встретил радушно, тем более что Тимофей прибыл не один, а с подругой.
– Знакомьтесь, – сказал он. – Это Руна, работает с недавних пор в лаборатории. Руна – это папа, Архип Васильевич.
– Очень приятно!
Бодров-старший, ещё совсем не старик (шестьдесят два года – возраст второй молодости, как он говорил), высокий, статный, как и его сын, с великолепной седой шевелюрой, кареглазый, галантно поцеловал гостье пальцы и пригласил в гостиную.
– Тим, покажи коллекцию, я пока приготовлю кофе. Вы курите?
– Нет.
– Мы с сыном тоже, Бог избавил от зависимости.
Руна посмотрела ему вслед, удивлённая идеальным сходством отца и сына, и Тимофей проговорил со смешком:
– Яблочко от вишенки недалеко падает.
– Вы так похожи!
– Но и маминого у меня достаточно, особенно нос и губы.
– Я о ней ничего не знаю.
Тимофей подал Руне фотографию в рамочке, стоявшую на комоде.
– Живёт в Питере.
Руна с минуту изучала лицо матери Тимофея, с грустными глазами и грустно сложенными губами.
