- Идут, - негромко сказал Кляйн.
Показалась процессия, обходившая город. Звуки труб стали нестерпимыми для уха, проникли в мозг, в сердце, в желудок. Иван почувствовал, как волосы на его голове зашевелились.
- Смотрите, - неожиданно сказал профессор, указывая куда-то рукой. - Вот он, Иисус Навин!..
Иван поглядел туда, куда указывал профессор. Впереди процессии шли вооруженные люди, за ними - семеро в ярких одеждах, очевидно, священники: они-то и трубили в трубы, - Да где же? недовольно спросил Кляйн.
- Вот, вот, - быстро заговорил фон Кугельсдорф - трубачи... видите ковчег завета!.. А за ним, сразу за ним...
Иван всмотрелся.
Шел человек, высокий, пожилой, с горделивой осанкой. Ветер развевал его длинные белые волосы, трепал полы одежды.
- Солнце отдыхало, угнездившись на мече его, - пробормотал профессор.
Он умолк и провел рукой по волосам. Иван удивился: раньше он не замечал у Кугельсдорфа такого жеста.
-Да, - продолжал профессор, - это он... Когда Моисей вывел евреев из Египта, то был уже не в силах вести их дальше, и призвал он тогда Иисуса, и возложил Моисей на него руки свои, и преисполнился Иисус духа премудрости, и повиновались ему сыны Израилевы, и делали так, как повелел Господь Моисею...
- Евреи, - с досадой сказал Кляйн, - опять эти евреи.
Профессор улыбнулся и умолк. Иван глянул на обоих с интересом.
- Пойдемте, - после паузы сказал Кляйн. - Нас ждут.
- Завтра- седьмой день, - тихо, как бы про себя, сказал профессор. Иерихон будет взят и разрушен...
Оберштурмбаннфюрер сильно поморщился, но промолчал.
В этот вечер жители города были как-то по-особому, нездорово веселы. Кругом было шумно; тут и там раздавались хмельные песни, хохот, громкие крики. Весь город был ярко освещен: факелы горели повсюду, и в их колеблющемся свете мелькали неверные изломанные тени. Казалось, люди напоказ выставляли небрежение опасностью, темнотой и страхом. Единственные, кто не стеснялся бояться, были животные. Собаки, которые все последние дни выли, не переставая, вдруг умолкли и затаились; напротив, домашняя скотина впала в буйство. Коровы мычали без перерыва, жалобно и страстно; овцы беспокойно блеяли, волнуясь в своих загонах; ослы орали дурными голосами, словно хотели сами себе разорвать легкие... А птиц уже давно не было в городе...
А люди веселились. Дом Рахав был полон народу, и никто не хотел уходить, будто понимая, что только здесь можно было спастись...
Немцы стали расходиться по своим комнатам. Профессор предупредил всех, что проснуться придется очень рано.
