, но, увы, он всё более становится почему – то животным –
раблезианским.
29.09
Зиновий Гердт прав, заявив, что фильм «Жестокий романс» имеет отношение не к драматургу Островскому, а к Резанову, заставившему бесприданницу запросто лечь под Паратова.
На эту реплику Резанов отреагировал следующим образом:
– Ну так это только ты об этом знаешь…
Это что же? Выходит, если другие, на которых режиссёр намекает, этого не знают, с классикой можно вытворять что угодно?
5.10
Во второй половине века двадцатого литературные критики в отечестве обнаружили в произведениях некоторых писателей некую тенденцию, чуждую истинному творчеству. Они придумали ей любопытный термин – оживляж. Подвергалось справедливой критике откровенное стремление автора лукавым способом завоевать читательский интерес (тут надо напомнить, что это было в самой читающей стране) – а значит обрести известность плюс большие тиражи. Как же это делалось? Да очень просто: жаждущий легко достичь популярности пускался во все тяжкие, хватался за модную тему, изощрялся каким – нибудь вывертом сюжета или необычного человеческого поведения, странного случая и тому подобное. Но использовались эти спекуляции с единственной целью – охмурить читателя. И всё это порой превращалось в самоцель, убивающую творчество.
Тогдашняя критика подобного явления была правильной, ибо эта противоестественная, побочная цель противоречила самому творчеству, нарушала его гармонию.
Но надо сказать, что голоса критиков в то время были, пожалуй, одинокими, робкими, поскольку этот самый оживляж приобретал уже мировые масштабы: активное его применение могло принести автору даже Нобеля! (Как в случае с Маркесом, в писаниях которого героиня, напуганная не кем – нибудь, но знаменитым пиратом, самим Френсисом Дрэйком, села задницей на костёр, или ребёнок, родившийся с поросячим хвостом…)
Вот и сегодня – оживляж на марше. И если раньше кто – то из авторов испытывал неловкость от примитивного приёма – откровенного подыгрывания читателю (мол, как – то нехорошо всё – таки), то нынче уже не стесняются, а даже гордятся этим.
Некая Дина Рубина, без тени смущения, во всеуслышанье заявляет, что писатель должен быть этаким артистом, который владеет залом (сама себя она именно так и преподносит). Она пускается в откровения, как помогает ей фантазия в лепке характеров, в построении сюжетов. При этом возникает подозрение, что безудержная фантазия у дамы разыгрывается оттого, что её, бывшую москвичку, сильно напугала современная Москва (которая, кстати сказать, регулярно печатает её опусы), в чём она сама созналась. Писатель, вещает она, подобен известному сказочному персонажу – в руках у него должна звучать «дудка крысолова».
