Ещё чуть дальше на нас веет свежестью из отдушины. Не знаю, где она спрятана, но, видимо, спрятана надёжно — единственным источником света остаётся тусклый огонёк нашей лампы. Даже глотнув чистого воздуха, я еле двигаюсь, и хорошо, что мы все сейчас спускаемся под гору.
Последней трети пути я не помню. Кажется, я кое-как пытался переставлять ноги, а Миро тащил меня под руки. Мальчик вымахал уже на голову выше меня, но всё равно не знаю, как ему это удавалось.
* * *
Я пришёл в себя только после того, как понял, что меня вытаскивают наверх, к свету и воздуху. «Не спешите, — бормотал я себе под нос, там могут ждать враги». Но спутники, не обращая на это внимание, тянули меня по ступеням.
Враги нас действительно ждут. Королевская гвардия успела добраться сюда раньше, мне слышны их крики. Но ещё раньше пришли те, кого позвал Миро. Сейчас они окружают выход целой толпой, которая, несмотря на мешающие действиям деревья и смешанную со снегом грязь, мало-помалу занимает удобные для обороны позиции и перестраивается, уже становясь небòльшим, но войском. У мальчика невероятная способность вызывать к себе доверие. Кажется, здесь собрались почти все остававшиеся в городе сторонники Малвы. Герцога встречают приветственными выкриками.
Короткой стычки оказывается достаточно, чтобы гвардейцы поняли, что у них нет преимущества ни в числе, ни даже в выучке. Родовитые покинули столицу вместе со всеми домочадцами, но всё же среди собравшихся немало тех, кто прошёл не одну войну, а близость женщин и стариков лишь добавляет им отваги. Я наблюдаю за происходящим, привалившись к стволу старой сосны. Земля вокруг него засыпана иглами и ветками. Через некоторое время мне удаётся отдышаться, потом — встать на ноги, опираясь на крепкий сук. Это оказывается очень кстати, поскольку военный лагерь Малвы, в который мы успели превратиться, уже никем не преследуемый, начинает выдвигаться к дороге на юг. Той самой, по которой я шёл с Архивариусом чуть бòльше луны назад.
Меня устраивают на повозке, так что я могу, наконец, перевязать свою ногу и заняться ранеными и теми, над кем издевался в тюрьме Кори. Впрочем, то, что творит с людьми этот ублюдок, исправить обычно уже невозможно. В ликующей толпе, которая движется верхом, пешком и на подводах, поднимая штандарты с гербами Малвы и его вассалов, распевая старые воинские песни, я, наверное, единственный, кто временами скрипит зубами и ругается от бессилия. Даже изувеченный Гата сейчас думает лишь о том, что, наконец, свободен.
