— А вас что заставляет скитаться со мной? Дурь или слабость?
Я думаю о Миро и о том, что приходится ему сейчас делать, чтобы уберечь свой дом.
— Конечно, дурь, — отвечаю я. — Я дал старику слово.
Наутро я ворочаюсь на овчинах и долго не могу уснуть. Обычно после того, как всю ночь вглядываешься во тьму, это происходит почти сразу. Разговор заставил меня вспомнить худшие годы жизни, годы моей слабости и позора.
Четвёртая луна весны, 491 год от обряда Единения
Война, которой опасался отец, случилась через год с небòльшим после его смерти. К тому времени я уже успел выполнить несколько поручений Архивариуса, а кое-за какую работу даже согласился принять от него плату. Деньги были очень кстати, ведь наш род уже давно жил, по бòльшей части, доходами от государственной службы. Земель было немного, и мы сдавали их в аренду крестьянам.
То, чем я занимался, было, конечно, отчасти полезно, поскольку помогало поддерживать порядок во взбаламученной из-за войны столице. Но моего решения не присоединяться к войску это не оправдывало — ни в моих глазах, ни в глазах Лакти. Тщетно я повторял себе, что сам Архивариус запретил мне это делать, что моя повторяющаяся слабость может однажды принести беду не только мне, но и тем, кто захочет на меня положиться.
* * *
С войной, как обычно, пришли болезни. Поветрие, сгубившее родных Мурина в его провинции, добралось и до Вилагола. Раян, обычно очень чистоплотная, по полдня крутилась на базаре, пытаясь сторговаться подешевле, и однажды подцепила там вшей. Вшей она вывела, но через несколько дней она и её сын слегли в горячке, а потом покрылись сыпью. Лицо у Вула раздуло, как у человека, покусанного пчёлами.
Когда бред её отпускал, Раян в очередной раз пыталась рассказать мне, как их надо лечить, но из того, что она говорила, я понимал, что надёжного средства нет. Я поил их овсяным отваром и настойкой аира, но кормилица не могла даже уснуть из-за кошмаров и с каждым днём слабела. Я похоронил её через половину луны после начала болезни.
Вул оказался крепче, хотя несколько дней мне пришлось связывать его ремнями, оттого что он бредил, вырывался и нёс околесицу о зубастых волках, ульфах и подосланных к нам убийцах с острыми пиками. Это далось мне непросто, поскольку даже осторожное прикосновение, похоже, причиняло ему боль. Вул пришёл в себя через пять дней после смерти матери. Я долго не решался рассказать ему о случившемся, поскольку он был ещё очень слаб, хотя и в полном сознании. Волосы у него перегорели на корнях от жара и выпали, и только через полгода начали отрастать новые, тонкие и завивавшиеся на концах. Вула, собиравшегося найти себе жену после того, как «закончится заварушка», это заметно огорчало.
