– Сколько у меня есть времени на ответ?
Он пожал плечами:
– Сорока восьми часов хватит?
Лизетт вздохнула: уж больно маленький срок.
– А что насчет физической стороны наших отношений?
У Джонатана отвисла челюсть. Прямота Лизетт шокировала его. Однако он быстро пришел в себя. Он остался спокоен, зато в глазах вспыхнул жаркий огонь.
– Все это, естественно, будет полностью зависеть от тебя. Думаю, это не та тема, которую следует отражать в брачном договоре. Ты очень привлекательная женщина. Мы будем жить вместе. Я допускаю, что между нами может возникнуть физическая близость, но не исключаю, что наши отношения будут платоническими. Я не стану требовать от тебя ничего, чего бы ты не хотела сама.
Намек был понятен. Он не прочь затащить ее в постель. Это открытие напрочь лишило Лизетт способности к здравому рассуждению.
– Ясно, – медленно произнесла она. – Я согласна обдумать это в течение сорока восьми часов.
Джонатан коротко кивнул.
– Я скажу своему юристу, чтобы готовил договор. Ты должна прикинуть, что конкретно тебе хотелось бы включить в документ.
– Например? Ты ждешь, что я предъявлю требования, как какая‑то кинозвезда? Чтобы меня на тумбочке каждое утро ждал пакетик М&М’s? Вода из Французских Альп?
Джонатан устало рассмеялся.
– Очень смешно. Но для меня детали важны. Если мы с тобой придем к соглашению, вся твоя жизнь изменится. И тебе придется отодвинуть в сторону все твои мечты. Едва ли это будет справедливо по отношению к тебе, но я оказался в отчаянном положении, поэтому и прошу тебя об этом.
Он прав. Она отдаст ему шесть месяцев или – если ему повезет – год своей жизни. И ведь те причины, по которым она составила заявление об уходе, никуда не делись. Джонатану тридцать два. Ей тридцать семь. Во‑первых, она стара для него. Во‑вторых, за годы болезни матери она соскучилась по самым обычным человеческим удовольствиям. По беззаботному отпуску где‑нибудь за границей. По веселым и шумным тусовкам на выходных. По свиданиям. Нет, она ни о чем не жалеет. Когда любишь человека, ты делаешь для него то, чего требует ситуация. Она с радостью пожертвует собой ради Джонатана, как пожертвовала ради матери. Только он никогда не узнает, почему она пойдет на такую жертву. Он не узнает, что она любит его. Потому что это знание ляжет тяжелым грузом на его совесть.
Какая же это несправедливость – стать частью его жизни и одновременно остаться для него чужой. Горло Лизетт сдавил спазм.
– Не беспокойся, Джонатан. Я буду думать днем и ночью. Я воспринимаю ситуацию абсолютно серьезно.
