Алла выпила первую рюмку залпом, скрутила сырок в трубочку, как сигарету взяла его губами. У Шелестова снова начала болеть голова. Некстати и Алла закурила.
— Мне жаль тебя, — сказала она, стряхивая пепел в раковину. — Тридцать лет, а за душой ничего… Хочешь, познакомлю тебя со своей подругой? Работает бухгалтером в приличной фирме. Разведенная, без детей. Хата, тачка — все, что полагается.
— На кой ляд ей сдался мужик в голову раненый?
— Так это же преимущество, зайчик! Главное, что ты в другое место не раненый. А память… — Она махнула рукой и оставила петлю дыма.
Затягиваясь, она щурилась, вокруг накрашенных глаз вспыхивали лучики морщинок. Стареешь, кобылка, подумал в отместку Шелестов и снова налил.
— Не гони лошадей, Шура.
— Через полчаса тетка привалит.
Алла усмехнулась.
— Тогда я пошла в ванную… Полотенце не надо, я взяла свое.
* * *
— Здорово, Саша! Садись, кури!
С этих слов начиналась каждая встреча Шелестова со следователем военной прокуратуры. Морской пехотинец, капитан по званию, но уже лысый и тучный, «следак» выбрал для себя роль рубахи-парня, полагая, что так ему будет легче войти в доверие Шелестову и расколоть его. Заключение медицинской комиссии о тяжелой форме амнезии подозреваемого лежало у него под стеклом на рабочем столе; это заключение уже впору было повесить в рамку рядом с портретом Главного Официального Кумира как нечто монументальное и незыблемое, как строки из Конституции или Библии. Но капитан этой бумажке не верил, он за свою службу навидался симулянтов, прикрывающихся медицинскими справками.
— Ничего не вспомнил? — как бы между делом спросил следователь, роясь в ящике стола.
— Ничего, — ответил Шелестов.
Он был спокоен. Допрос давно перестал быть для него раздражителем нервной системы, ибо все прежние встречи со следователем были похожи на многочисленные дубли одного и того же эпизода, и Шелестов привык к ним, как привыкаешь к ежедневной давке в автобусе или метро.
— А вот мне передали показания свидетеля Лискова, — сказал следователь, не поднимая глаз. Он отхлебнул чая из ржавой кружки и застыл, глядя на бумагу.
Это было что-то новое. Шелестов первый раз слышал, что в его деле Лисков выступает в качестве свидетеля.
— И он утверждает, — продолжал следователь, — что у тебя в руке был кусок стекла. Ты им размахивал… И было много крови… И тебя трое бойцов с трудом держали, потому как ты порывался другие дома поджечь…
«На пушку берет, — подумал Шелестов. — Лисков тут при чем?»
