— Замолчи! Заткнись!! Не хочу слышать тебя!! Видеть тебя не хочу!! — Она била его по голове пустой канистрой: бум-бум-бум! — Убирайся, откуда пришел! Жлоб! Эгоист! Иди, ищи свою неповторимую!..
— Вот ведь глупая! Неужели тебе никогда не хотелось быть для кого-нибудь единственной и неповторимой?.. Да перестань же ты, все равно не пробьешь! Угомонись же!.. Ну, тогда прощай, нимфетка!
Она поправила прическу, подняла с земли канистру, свинтила крышку и стала наполнять ее водой. Шелестов уходил по черному шоссе, но не успел сделать и десяти шагов, как Галька окликнула его:
— Э-ей! А кто канистры поможет мне нести?
Он не заставил себя долго упрашивать, и вернулся. Уходить второй раз за сутки — это уже перебор. Галька потянулась ладонью к его лицу:
— Обреченный, прости меня. Тебе не было больно? Я не хотела ударить тебя по балде. Так получилось. Но ты сам виноват! Зачем вывел меня из себя?.. Но все равно, все равно я люблю тебя. И всех люблю.
— И Бора?
— И Бора! Да! Да! Да!
Через минуту она взяла вторую канистру и поднесла к струе. Они стояли, склонившись над колонкой и прижавшись друг к другу плечами.
— Меня знобит, — сказала Галька.
Шелестов принялся стаскивать с себя майку. Она остановила его.
— Обреченный, ну что ты делаешь? Разве так надо?
— Может быть, нам снова вернуться на дикий пляж?
— Не хочу, — отвечала она.
Они лежали на топчанах. Нежаркое, в дымке, солнце приглушило цвета, горизонт размылся, растекся на все небо и все море.
Она повернулась на спину. На ее спине остались следы от реек, и казалось, будто она одета в старомодный полосатый купальник.
— Искупаемся? — предложил он.
Она промолчала, симулируя сон.
Он опустил ноги с топчана, поискал шлепанцы, зарывшиеся в песок, и побрел к морю. Потом долго стоял по колени в воде, гладил волны руками, отплескивая несуществующих медуз, покрывался мурашками озноба и без удовольствия думал о том, что Даша, наверняка, сейчас смотрит на него.
Но профессиональный нейрохирург ошибался. Даша не смотрела на него, она все так же дремала на жестком топчане, прислушиваясь к далеким, ватным звукам пляжа — визгу детей, крикам мамаш, вялым всплескам воды, к писку мобильных телефонов, музыке, долетавшей из бара, и думала… нет, скорее бессловесно рисовала в сознании лицо человека с обостренными скулами, со странной проплешиной на затылке, и это рисование не требовало ни усилий, ни прилежности, ни терпения, которых ей так не хватало в жизни, и потому доставляло легкое удовольствие.
