— Это Обреченный, — представила она Шелестова.
Блондин улыбнулся, протянул руку:
— Бор.
Шелестов старательно вглядывался в глаза упитанного миссионера, пытаясь разглядеть там кладезь человеческой доброты. И представил Гальку, упирающуюся руками в камень, и как ивовыми ветвями качаются ее ниспадающие мокрые волосы, и как розовыми каплями качаются ее груди, и как толстопузый Бор старательно ляпает брюхом по ее ягодицам… А потом над ней извивается ласковый Ласковый, держит свое худое тельце на тонких ручках, а засаленные волосы елозят по угловатым ключицам. А потом присоединяется свежепринявший веру Обреченный, которому вдруг приспичило именно сейчас поделиться своей нерастраченной любовью, и Ласковый, как истинный джентльмен, уступает ему вожделенное лоно, а Галька, не открывая глаз, все шепчет и шепчет вечное "I love you"…
Все это старо, как мир, думал Шелестов, бредя между камней, целующихся пар, спящих под одеялом длинноволосых людей неопределенного пола. Все это уже было, и всякий, кого не устраивает официальная мораль, придумывает свою. Сексуальный коммунизм! Групповуха! Неужели Галька искренне верит в то, что говорит? Долой моногамию, примитивную верность, неандертальскую ревность и жадность, скрытую за красивым понятием целомудрие! Воскресните, несчастные жертвы убогой любви Ромео и Джульетта; встаньте с рельс Анна Каренина; наденьте спасательный круг, Мартин Иден; Александр Сергеевич, обнимите Дантеса; сними с крюка веревку, Игорь Якименко, мой однокашник, ушедший из жизни из-за неразделенной любви… Хватит сцен! Тысячи изломанных судеб — ради чего? Не забивайте свои головы ахинеей — любовью к единственному и неповторимому, верностью и целомудрием. Любите всех, как богатые раскидывают нищему народу монетный дождь!
— Ты откуда, приятель? — спросил Бор, протягивая пачку сигарет. Шелестов взял одну, машинально раскрошил ее в пальцах. Табак упал на воду, поплыл крохотным сплавом по волнам.
— Из Москвы.
— Понятно… Тебя там Галька ищет. Только я хочу дать тебе один совет: ты в наши понятия еще не въехал, и нечаянно можешь нарваться на неприятность. Но я надеюсь, что к Гальке ты особо клеиться не будешь. Она девочка наивная, нехорошо, если ты воспользуешься ее доверчивостью. У нее и без тебя хватает. Врубился, чувачок?
Шелестов встал. Бор был высокий, почти на целую голову выше. От него разило табаком.
— Бор, ты знаешь, я в самом деле еще не въехал. От тебя, например, меня тошнит.
