— Ты кто? — строго спросила она у Шелестова.
— А ты кто?
— Поднимайся сюда, тогда познакомимся.
— А ты не кусаешься?
— Только когда целуюсь. Почему ты бродишь здесь один?
— Так получилось… Ты куда меня тащишь, амазонка?
Девушка взяла Шелестова за руку и повела за собой, вверх по склону. Теперь ее майка шестидесятого размера развевалась как короткая юбка.
— Скажи честно: ты испугался, что можешь отбить девчонку у своего друга и потому сбежал? Так ведь?
— А ты из милиции?
— Ну, так или не так?
— Сначала ответь, откуда ты знаешь о девчонке и друге.
— Я вас видела вместе несколько раз и все поняла… Прыгай за мной, не пугайся, я не буду давать тебе повода для того, чтобы ты влюбился в меня. Все должно произойти само собой.
— Послушай, ты мне нравишься.
— А ты мне нет. Зачем ты связался с Бродягой? Он чокнутый и к тому же достал нас своими нравоучениями. «Это грешно, Бог вас покарает!» — передразнила она.
Ее выгоревшая майка сползла с одного плеча, оголяя розовую, шелушащуюся от солнца кожу. Она послюнявила пальчик и провела им по его лбу: "Ты испачкался". Когда она наклонялась к нему, Шелестов видел в разрезе майки ее маленькую грудь с сосцами, похожими на два прыщика.
— Что ж ты такой жадный? — спрашивала она, гладя его по щеке с такой осторожностью, словно новорожденного.
— В каком смысле?
— На земле уже ничего не осталось светлого, кроме любви. И, кроме всего, это ничего не стоит. Ты пожалел своей любви. Почему?
— Ничего я не пожалел! Просто мне не нравится, когда меня используют втемную… И вообще, я инвалид, обуза любой компании.
Она долго остановилась, оценивающе взглянула на Шелестова, усмехнулась.
— Меня зовут Галька, — представилась она и протянула ладошку.
— Галина?
— Нет, не Галина, а Галька. Камешки такие есть в море — гладкие, отшлифованные. И я на них похожа, тоже гладенькая. — Она вдруг задрала майку к подбородку. — Вот, смотри, похоже?
— Похоже. Хорошо, что тебя не Персиком зовут, а то бы пришлось другое место показывать…
— Ну ладно! — перебила она Шелестова. — Хватит ерунду всякую говорить. Пойдем к нам. У нас тут недалеко лагерь, мы каждое лето собираемся, и нас с каждым годом все больше и больше. Мы учим людей любви и боремся со злом… В общем, сам увидишь. Тебе там будет хорошо.
— А как ты меня представишь?
— Я буду звать тебя Обреченным, потому что…
— Хорошо, что не Приговоренный…
— …потому что думаешь, будто любовью можно сделать другому человеку зло, и копишь ее в себе, боишься растратить понапрасну, ищешь ту единственную и неповторимую, которая, как тебе кажется, была бы счастлива с тобой. Так и будешь жить в клетке, которую сам для себя смастерил, и умрешь вместе со своей нерастраченной любовью, и вгонишь ее, нераспустившуюся, в сырую землю…
