— Я боюсь только того, что знаю, Уильям, не больше,— хмуро отвечает Тони.
— А что ты знаешь? — пристает к нему мистер Гаппи, слегка повышая голос, но приятель снова предупреждает его: «Сказано тебе — говори потише», и он повторяет вопрос совершенно беззвучно, выговаривая слова одними лишь движениями губ: «Что же ты знаешь?»
— Я знаю три вещи. Во-первых, я знаю, что мы тут с тобой шепчемся по секрету, уединившись… словно два заговорщика.
— Ну что ж! — говорит мистер Гаппи.— Лучше нам быть заговорщиками, чем олухами, а поступай мы иначе, мы были бы олухами; ведь иначе нашего дела не обделать. Во-вторых?
— Во-вторых, мне неясно, какая нам в конце концов от этого дела выгода будет?
Мистер Гаппи, устремив взор на портрет леди Дедлок, прибитый над каминной полкой, отвечает ему:
— Тони, прошу тебя, положись на честность своего друга; кроме того, мы все это затеяли с целью помочь твоему другу в отношении тех струн человеческой души, которые… которых сейчас не следует трогать, чтобы не вызвать мучительного трепетанья. Твой друг не дурак!.. Что это?
— Колокол на соборе святого Павла бьет одиннадцать. Слышишь — все колокола в городе зазвонили.
Приятели сидят молча, слушая металлические голоса, близкие и далекие,— голоса, что раздаются с колоколен различной высоты и по звуку различаются между собой еще больше, чем колокола — по высоте своего положения над землей. Когда они, наконец, умолкают, воцаряется тишина еще более таинственная, чем раньше. Ведь шепот имеет одно неприятное свойство,— кажется, будто он создает вокруг шепчущихся атмосферу безмолвия, в которой витают духи звуков: странные потрескиванья и постукиванья, шорох невещественных одежд и шум зловещих шагов, не оставляющих следов на морском песке и зимнем снегу. А приятели, оказывается, так впечатлительны, что им чудится, будто воздух кишит призраками, и оба одновременно оглядываются назад, чтобы удостовериться, закрыта ли дверь.
— Ну, Тони,— продолжает мистер Гаппи, придвигаясь поближе к камину и покусывая ноготь дрожащего большого пальца,— а что же ты хотел сказать в-третьих?
— Не очень-то приятно устраивать заговор против покойника, да еще в той комнате, где он умер, особенно если сам в ней живешь.
— Но мы же не устраиваем никаких заговоров против него, Тони.
— Может, и нет, а все-таки мне это не нравится. Поживи-ка здесь сам,— увидишь, как все это понравится тебе.
— Что касается покойников, Тони,— продолжает мистер Гаппи, уклоняясь от этого предложения,— то ведь почти во всех комнатах когда-нибудь да были покойники.
