Горбачевым ни одного вопроса не решают…». Когда я выяснил, чего требуют члены ГКЧП… мои симпатии были на их стороне… Но весь вопрос: как это было сделано… В городе, по которому проехать нельзя, — танки. Ничего другого, кроме раздражения и озлобления, у населения это вызвать не могло. Я попросил набрать «Белый дом». Все три связи работали. Любой сержант в самой банановой республике знает, что при перевороте надо отключить телефоны. И вот тогда меня ударила мысль: да это никакой не путч и не переворот. Это провокация».
События были расценены Зюгановым как «сокрушительное поражение партии и прежде всего политического курса, разочаровавшего трудовой народ, приведшего страну на грань катастрофы». По мнению Зюганова, к столь бесславному концу КПСС привели наряду с другими факторами, в том числе и внешними, «гипертрофированное ощущение зазнавшейся партии», а также монополия на власть, истину и собственность.
23 августа Горбачев прибыл в Москву и пытался возглавить политический процесс, не поняв, что ситуация радикально изменилась. Когда он на заседании Верховного Совета попытался вновь завести разговор о социалистическом выборе и перестройке демократы его грубо одернули и предложили подписать Указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР Испуганный Горбачев немедленно сложил с себя полномочия генсека и призвал ЦК КПСС к самороспуску, что означало фактически ликвидацию коммунистических оргструктур.
Прибыв в Москву из Кисловодска, Зюганов столкнулся с полным разгромом здания аппарата ЦК, где он работал. А. Проханов описывает это так: «Зюганов пришел ко мне в «День», когда газета была под запретом, мы недавно вернулись с пикетирования полторанинского Министерства печати, где стояли под дождем с плакатами, требуя открытия «Дня». Зюганов был подавлен, растерян — без кабинета в ЦК, без телефона, без автомобиля — и мне показалось: подъем, царивший в редакции, дух сопротивления, наш маленький коллектив, являвшиеся к нам писатели-патриоты, казаки, руководители патриотических организаций — все это очень успокоило Зюганова. Эти многочисленные не покорившиеся романтические люди говорили о России, о Христовой жертве, о Минине и Пожарском, об этике отпора и жертвенности. Они — эти люди — были важны Зюганову, он жадно общался с ними, чему-то учился, и, может быть, тогда зародилась в нем идея слияния двух разгромленных демократами сил — коммунистов и национал-патриотов». А. Проханову очень хочется, чтобы эта великая идея родилась в стенах его редакции, но думается — она сформировалась раньше, что прослеживается в статьях и речах Зюганова на рубеже 1980—1990-х гг. После краха КПСС Зюганову просто стала ясна, что называется, окончательно и бесповоротно, необходимость обновления идеологии и конкретной практики коммунистов, поиска нетрадиционных союзников.
