* * *
Исходя из вышеизложенных предпосылок и историко-культурных обстоятельств развития России, становится понятно, почему одна из ключевых идеологических полемик начала XIX века проходит между Пушкиным и Чаадаевым [8]. Рассмотрим основные позиции сторон, разберемся с тем, отчего диалог между ними так важен для понимания и Пушкина, и в целом для путей развития России. К этой полемике, к уникальной позиции Чаадаева и развернутых аргументов «против» Пушкина было приковано внимание многих русских мыслителей. Можно заметить, что значение ответов поэта или, по крайней мере, логики и хода рассуждений в связи с главной проблемы этой дискуссии: является ли Россия частью Европы и наскольно она «отстала» от своей сестры? — не потеряли в своей актуальности почти ничего и на сегодняшний день Пушкин познакомился с Чаадаевым летом 1816 года в Царском Селе в доме Карамзиных. Между ними возникли дружеские отношения, несмотря на разницу в возрасте (Чаадаев родился в 1794 году). Отношения продолжались вплоть до высылки Пушкина на юг в 1820 году. Философ также, вместе с другими друзьями поэта, хлопотал о смягчении участи Пушкина, что привело, как отмечают исследователи, к «мягкому» варианту ссылки — на «юг».
Пушкин посвятил Чаадаеву целый ряд своих произведений особой смысловой наполненности: «Любви, надежды, тихой славы…» (1818), «К портрету Чаадаева» (1820), «В стране, где я забыл тревоги прежних лет» (1821), «К чему холодные сомненья» (1824). Какие-то черты характера и манеры щеголя Чаадаева стали частью облика Евгения Онегина.
После ссылки и возвращения Пушкина в «столицы» встреча между ними произошла 10 сентября 1826 года в Москве на квартире у С. Соболевского, где поэт впервые представил публике свое новое творение — трагедию «Борис Годунов». Этот факт имеет существенное значения для понимания развития как Пушкина, так и Чаадаева, приведший, смеем заметить, к появлению несколькими годами позже его знаменитых «Философических писем». С частью рукописей «писем» Пушкин знакомился напрямую, получая их от Чаадаева. Об этом есть свидетельства в их сохранившейся переписке, и первоначальный обмен мнениями между Пушкиным и Чаадаевым начался еще до официальной публикации первого «философического» письма.
К сожалению, — по свидетельству П. Бартенева, известного пушкиниста — Чаадаев подтвердил ряду своих конфидентов, что у него было немало писем Пушкина, «но он сжег их с другими своими бумагами в то время, когда вследствие одного душевного переворота решился совершенно переменить свой образ жизни, <…> уничтожить все воспоминания прошедшего» [Цит. по: 6, 448]. Так что не весь объем мнений о судьбах России, о месте ее в Европе, использованный в полемике двух выдающихся людей русской культуры, дошел до нас.
