В общем, протестантский мир и в России, и за ее пределами очень многолик и неоднороден. В нем есть почти все, даже откровенное неверие. Есть и искреннее желание следовать за Христом – увы, соединенное с заблуждениями. Об этом не стоит забывать. Никого не отталкивая и не пугая, но и не забывая о единственной Истине, не разменивая ее на «хорошие отношения» и даже на политическое союзничество, пусть даже по временам нужное и полезное.
Этим словом называется движение за объединение разных, условно говоря, христианских конфессий. Его не нужно путать с диалогом разных мировых религий – христианства, ислама, иудаизма и так далее. Впрочем, сам по себе термин «экуменизм» не случайно иногда трактуют очень широко – ведь он в буквальном смысле означает «глобальность» (от греческого слова «икумене» – вселенная). Собственно христианского в нем нет ничего. Тем не менее круг участников экуменического движения ограничен теми, кто признает Ветхий и Новый Заветы, а также учение об Иисусе Христе как Боге и человеке.
Формы это движение имеет самые разные. Я познакомился с ним в 80-е годы – сначала читая статьи об экуменизме в «Журнале Московской Патриархии», а потом сойдясь с одним из «патриархов» полуподпольной экуменической общины в СССР диссидентом Сандром Ригой. Круг его последователей был, мягко говоря, неширок – несколько дам различного возраста, пара-тройка восторженных интеллигентов. С Сандром эта публика вела многочасовые беседы на прогулках или в его комнате, где вся обстановка сводилась к кушетке, столу, паре стульев и «диссидентскому» приемнику VEF латвийского производства, по которому можно было слушать западные «голоса».
В московской коммуналке в Рижском проезде жил рыцарь. Из пятидесяти лет своих двадцать он посвятил одной-единственной цели – следовать за Христом, общаться с близкими по вере и духу людьми, молиться вместе с ними и проповедовать о Боге. Издавал «самиздатский» журнал, принимал всех, кто приходил к нему, – христиан, буддистов, атеистов. Был открыт ко всем и нередко страдал из-за этого.
Тоталитарная система ненавидела людей, не вписывавшихся в ее рамки. Ей легче было не заметить заклятых врагов, чем допустить существование человека, открыто считавшего, что даже борьба с ней не стоит слишком многих сил. И были обыски, и страшный приговор суда, и застенок – «больница» за колючей проволокой в далеком Приамурье, где даже переписка была запрещена, и «доктор», спрашивавший у связанного и бьющегося в конвульсиях человека, только что получившего огромную дозу инсулина:
