— С превеликой радостью, — поднялась я.
— Подождите, — остановил нас сын. — Это не совсем та музыка… Давайте, я сыграю вашу любимую.
Он выключил проигрыватель и сел за небольшой «кабинетный» рояль, на котором и я играла (вернее сказать, поигрывала) всю жизнь, и он учился. И зазвучала мелодия нашей молодости. Под нее зарождалась и расцветала наша любовь. Мы начали танцевать, и я забыла о пространстве, которое надо оберегать. Я была далека отсюда и во времени (в это время уменьшалась мама!), и в пространстве. И в этой дальней дали я была не одна…
Мелодия звучала не совсем так, как прежде. И исполнялась она тогда оркестром, а сын теперь импровизировал и варьировал. Оттого то и это время, как бы наложились друг на друга, не смешиваясь, но сосуществуя. Университетский ресторанчик, где мы впервые танцевали, вдруг оказался в нашей гостиной. И стойка бара совместилась с камином.
То, что происходило, трудно назвать танцем. Скорее, восходящие потоки памяти несли меня по воле своей. И музыка, казалось, длилась бесконечно. Сын нанизывал вариацию на вариацию, заставляя (или помогая?) каждый раз по-новому переживать воскресшее и восхищенно удивляться тому, как много оно содержало в себе неразгаданного в свое время.
Не знаю, сколько бы еще это могло продолжаться, но вдруг мой затуманенный эмоциями взор наткнулся на зеркало. И то, что я в нем увидела, заставило меня оцепенеть. Муж тоже остановился и замер, проследив за моим взглядом. А сын (конечно же, он давно это видел) то ли с горящими от вдохновения, то ли с блестящими от слез глазами играл самозабвенно какую-то совсем уже немыслимую вариацию. Наверное, если бы не его музыка, я бы завизжала от ужаса. Но очень уж музыка была созвучна моменту и не позволяла диссонирующих эффектов типа визга.
В зеркале отражалось весьма странное, если не сказать страшное существо, общим силуэтом напоминавшее моего мужа, но на месте его лица торчал клок волос, а из плеч, извиваясь к затылку, тянулись щупальцы. В пространстве тела, вообще, клубился белый туман.
Я все поняла и сделала шаг назад. И ирреальная мизансцена стала вполне реалистичной. Всего несколько мгновений, подобных удару тока, но меня еще долго била дрожь.
Пытаясь достойно завершить сцену, я сделала книксен, муж поклонился и протянул руку, чтобы отвести меня к креслу. Мы пошли к камину. Сын изобразил несколько аккордов финала, и наступила тишина. Мы, все трое, ошеломленно смотрели друг на друга.
