Иногда по специальной веревочной лестнице, которую он сплел для меня, спускаюсь на пол и путешествую по дому. Он стал таким громадным! Впрочем, ночи мне хватает, чтобы исходить его вдоль и поперек. Не знаю, что меня гонет, потому что ничего толком делать я не могу из-за своих смехотворных габаритов. Но и валяться на подушке, как кукла, часто бывает невмоготу. Нет, не всегда. Порой я перебираюсь на его подушку и копошусь в его волосах, как обезьянка или горлинка. У моего Святогора всегда была пышная шевелюра, которой завидовали многие женщины. Огненная при смуглой коже без малейших намеков на конопушки. Редкое сочетание. Поди узнай, каких кровей в нем намешано. Однако коктейль получился великолепный!
Иногда, когда он не спит, я бегаю и прыгаю по его груди и животу, а он хохочет от щекотки. И этот хохот подобен извержению вулкана. В смысле грохота и земле-, то есть, телотрясения. Я совершенно глохну и теряю ориентацию в пространстве. Изредка сваливаюсь на постель. Это, хотя и высоко, но не очень больно, ибо мягко. Но он старается оградить меня от падений своими ладонями, если успевает. Однако я и сама приспособилась чуть что падать на его грудь и вцепляться в волосы. Они похожи на траву, ласкавшую мои ноги, когда я гуляю по его груди.
Иногда я отправляюсь «в поход по Святогору»: от одного плеча через ноги к другому по периметру или по любой произвольной траектории.
Не очень часто, но случается, что я засыпаю на его ладони. Очень удобно. Мягко и тепло. На животе, может быть, мягче, но там слишком неспокойно — что-то клокочет, рокочет и волнуется. Кстати, и во время «путешествий по Святогору» это один из самых труднопроходимых участков. Особенно, если Святогор принимаетя хихикать. Или, хуже того, хохотать. Да, про это я уже говорила. Старость не радость. Провалы в памяти. Повторяюсь.
Я пишу эти записки на компьютере с помощью миниклавиатуры, которую он мне постоянно меняет по мере моего уменьшения. Мне кажется, приятней было бы писать пером или карандашом, но не бревном же! А именно в бревно превратился для меня любой карандаш, тем более, авторучка.
Я пыталась писать маленькими птичьими перышками, но получалось это не слишком аккуратно, и часто приходилось отвлекаться. Я этого не люблю. К тому же, что делать с этими малюсенькими, по гулливеровским меркам, листочками, которые разлетаются по необъятной комнате при малейшем дуновении воздуха — от сквозняка, вентиляции или слишком энергичного взмаха руки моего великана.
