Сейчас из-за камня выйдет Игорь Петрович. Он там одевается.
Она подумала, что за всю ее жизнь ей никогда не было так ровно и мирно. Все время куда-то спешила и торопилась, не успевала остановиться, потому что останавливаться, как теперь ей открылось, было негде. Дом представлялся тоже бесконечной дорогой, как конвейер — все надо делать на ходу. И Генка торопился рядом, на ходу пережевывая котлеты.
Он всегда спешил — на заседания, к Адашевым на преферанс, в экспедицию вот наспех собрался. Скорее, скорее…
И только тут, у большого камня, спешить некуда. Сейчас выйдет из-за него сердитый человек, может быть, присядет рядом, хорошо бы присел рядом. Странный, немыслимый раньше Татьяной Николаевной человек, в котором сразу — от первого прикосновения его рук — вдруг почувствовалось и открылось ей то прочное и обыкновенное, чего она не понимала раньше.
— Какая вы домашняя, Таня, — негромко, тоскливо еле выговорил Игорь Петрович.
Они теперь сидели рядом, но еще шли друг к другу издалека, тяжело и устало. Им помогало то, что встреча была неожиданной, не запланированной каждым из них и даже не желанной ими, поэтому ее необходимость застала их врасплох. Они не подготовились к ней — шли какие есть на самом деле. Не успев подобрать себе образ для взаимного обмана. Наверно, этим и стали понятны друг другу. Так надоело притворство в себе и во всех. И пришло такое простое время, когда им ничего не надо объяснять друг другу.
Таня повернулась к нему — он смотрел на нее. Усталое, совсем чужое лицо с резкими темными морщинами.
— Если бы я был свободен… — так начинает говорить свои первые слова человек, который должен был много лет молчать. Первые слова трудно даются ему, как будто они сначала долго готовились стать словами где-то внутри, в непонятной глубине души. И он старался над каждым словом, хрипло произносил его, обдуманно, но возбужденно.
Вдоль берега бегал вприпрыжку счастливый Бориска в расстегнутом ситцевом халате.
— Вы понимаете? — растерянно повернулся Игорь Петрович к Татьяне.
— Игоре-о-ок! — Ее еще не видно, но она их, наверно, уже разглядела, потому что как будто сотни пустых банок и бутылок разбивались о камни с коммунальным грохотом и звоном — никакому шторму не заглушить этот голос.
— Иду, иду-у! — Игорь Петрович вздрогнул от неожиданности, поспешно вскочил на ноги и больше не смотрел в сторону Татьяны Николаевны. Так было проще.
Бык признался, что он Зевс, и теперь Европа не знала, что с ней будет дальше.
